Альберт Байбурин - Жилище в обрядах и представлениях восточных славян

Таким образом, анализ «строительной жертвы» у восточных славян и их ближайших соседей позволяет предположить космическую символику жертвы. Тем самым строительство дома становится в один ряд с другими событиями космогенеза, дублируя основную схему творения мира, его основных элементов из тела жертвы. Набор символов, составлявших бескровную жертву, по-видимому, обозначал, с одной стороны, основные ценности жизни коллектива (идеи жизни, благополучия, плодородия, богатства), а с другой — моделировал основные параметры структуры мира, вводя в его структуру новый объект (жилище) в соответствии с законами ритуально-мифологической логики.

Обряд жертвоприношения обычно совмещен с укладкой первого венца. Этой операции уделяется особое внимание, что, вероятно, связано со специфическим содержанием «первого», «нового», «начального», как и самого числа «один» [220] Впрочем, существует мнение, что число 1 в текстах наиболее древнего типа обозначало не столько идею начала, сколько целостность, нерасчлененность: «…внимательный анализ выражения „в первый раз“ в древних священных текстах заставляет отказаться от принятия того смысла, который свойствен этому выражению в современных языках и культурах. Можно думать, что „в первый раз“ твердо связывалось с сотворением мира в его целостности, и именно это и только это было первоначально единственным денотатом этого выражения, обозначавшего состояние, отделявшее стадию, не дифференцированную в пространственном и временном планах, от стадии, когда эта дифференциация началась. Лишь со временем идея начала, первого члена ряда, стала преобладающей» ( Топоров В. Н . О числовых моделях…, с. 20–21). . Известен, например, обычай, в соответствии с которым тому, кто первый услышит (или увидит) жаворонка, в деревне дают хлеба, чтобы он в течение года говорил о том, что может случиться в деревне [221] Зеленин Д. К . Описание рукописей Ученого архива Географического общества. Вып. II. Пгр., 1915, с. 686 (Минская губ.). . С идеей первого(например, первого встречного) всегда связывались представления о возможности узнать будущее, судьбу и т. п. (ср. актуализацию гаданий, предсказаний в порубежное время на стыке старого и нового года). Известно также, какое значение придавалось первому севу, первой муке (нового урожая), новине, которую ткут во время эпидемий и эпизоотий и на которой несут икону во время похорон.

Для того чтобы яснее представить ритуальную отмеченность операций по укладке первого венца, приведу несколько описаний. Как отметил Н. Я. Никифоровский, «пока не положен первый венец, „майстры“ не должны „пропущаць ниякой стачанины“, в особенности же не должны „встромляць у бирвяно“ топора или бить по нему обухом» [222] Никифоровский Н. Я . Простонародные приметы…, с. 136. . Обычно в этот день плотники кладут только один венец [223] Там же, с. 137. , после чего следует «окладное» («обложейное», «закладочное») угощение, во время которого плотники приговаривают: «Хозяевам доброе здоровье, а дому доле стоять, пока не сгниет» [224] Бломквист Е. Э . Крестьянские постройки…, с. 132; см. также: Максимов С. М . Нечистая, неведомая… сила, с. 30–31. . Если плотники желают хозяевам будущего дома зла, то и в таком случае укладка первого венца — наиболее подходящий момент: «Ударяя крестообразно топором по бревну и держа в уме задуманную порчу, мастер говорит: „Гак! нихай будиць так!“ — и что он задумал, то непременно сбудется. Но если кто предвидит задуманное мастером, он должен раскидать первый венец: тогда все „клянбены“ пропадают бесследно для будущих жильцов и обращаются на мастера. Когда же тот мастер хочет дому смертности, то, ударяя по бревну обухом топора, он произносит: „Скольки тут углов (вянков), стольки нехай будиць мирцвяцов“» [225] Никифоровский Н. Я . Простонародные приметы…, с. 136–137. . В некоторых местах Гродненской губ. начинают работу с того конца, где впоследствии будет красный угол. При рубке первых двух бревен строитель-плотник непременно кого-нибудь заклинает: или какого-либо члена семьи, или животных: лошадей, коров. Из заклятых уже никто не будет долго жить — умрет в скором времени. Строителей всегда просят, чтобы они закляли рыжих и черных тараканов и мышей. Заклятие можно перевести на кого-нибудь другого, но это возможно сразу после его произнесения и не позже окончания работы с первыми двумя бревнами. В это время необходимо увидеть какое-нибудь животное, произнести его кличку и ударить топором по месту соединения бревен — и дом становится свободным от заклятия. «Случается, особенно с маленькими животными, что они невидимою силою привлекаются к месту рубки, попадают под удар топора, где заклятие и исполняется» [226] Шейн П. В. Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-Западного Края. Т. III. СПб., 1902, с. 333. . В приведенных описаниях обращают на себя внимание несколько моментов. Во-первых, ритуальный характер самой укладки, что подчеркивается временной выделенностью операции. Момент укладки благоприятен как для утверждения благополучия будущей жизни жильцов, так и для их «заклятия».

Этот промежуток, напоминающий liminal period обрядов инициационного типа, характеризуется неопределенностью, неуверенностью, опасностью. Временная выделенность достигается тем, что в этот день плотники больше не работают и их обязательно угощают. Ритуальный характер угощения явствует, например, из следующего описания: «Хозяйка дома вносит стол, ставит его в середину венца, а на него ставит водку и закуску и приглашает рабочих цеслев… старший произносит следующее: „Дай нам Божа начатое дзело зробици и рук не побици, и от гэтого господара грошай заробици, а яму долго жици! Каб у яго родзили волы, кони, и коровы и мужчинские головы!“» (Минская губ.) [227] Там же, с. 334. .

Интересный обряд закладки первого венца зарегистрирован в районе г. Дмитрова: «При закладке, когда обложены два первые венца, ставят стол на месте будущего переднего угла, за столом ставят рябинку, в передний угол кладут деньги. Стол накрывают столешником, ставят угощения, водку; на закладку непременно призывают Ивана да Марью. Вся семья, плотники, Иван да Марья — нарочно приглашаемые, если с такими именами нет ни плотников, ни домочадцев, садятся на венцы, так сидят тихо, не разговаривая несколько минут, затем встают, крестятся — в таких случаях это называется „молиться“, затем приступают к выпивке и закуске… При стройке вообще пьют обильно. Крестьянин Егоров из Телешова так охарактеризовал эти угощения: „Плотники только и делают, что пьют: закладывают — пьют, матицу поднимают — пьют, окно прорубают — пьют, с отделкой пьют — чистое разорение“» [228] Соловьев К. А . Жилище крестьян Дмитровского края (сев. часть Моск. округа). — Тр. Музея Дмитр. края, Дмитров, 1930, вып. 6, с. 174. . Магический характер процедуры подчеркивается тем, что в ритуальном угощении принимают участие Иван да Марья. Это очень любопытный пример мифологической реминисценции в ритуале, если учесть сюжет инцеста между братом и сестрой, в наказание превращенных в цветок иван-да-марья. Как хорошо известно, инцест в народных представлениях связан с максимальным плодородием [229] Топоров В. Н . Об одном способе сохранения традиции во времени: имя собственное в мифопоэтическом аспекте. — В кн.: Проблемы славянской этнографии. Л., 1979, с. 145–146. . Кроме того, инцестная связь расценивалась как самая крепкая. Может быть, именно это представление объясняет включение Ивана да Марьи в строительный ритуал, для которого особенно актуален мотив связи (связывание венцов сруба). Ср. к этому белорусские данные, свидетельствующие, что между бревнами кладут травы, собранные накануне Ивана Купалы [230] Шейн П. В . Материалы…, т. III, с. 334. , а Иван да Марья принадлежат к числу образов купальской обрядности [231] Не настаивая на подобной интерпретации, можно все-таки отметить, что описание технологических процессов в терминах взаимоотношений между мужским и женским началом является одним из наиболее распространенных «кодов», типичным для передачи технологических знаний, рецептов, «методик» в фольклоре, как и в некоторых других системах (например, описание химических реакций в средневековой алхимии, см.: Билинкис М. Я., Туровский А. М . Об одном герметическом тексте. — В кн.: Летняя школа по вторичным моделирующим системам, вып. 3. Тарту, 1968; Рабинович В. Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. М., 1979). Эта особенность кодирования технологии на специфическом языке является, по всей видимости, отражением архаичных представлений о сходной сущности различных процессов и принципиальной возможности их взаимных перекодировок (ср., с другой стороны, многочисленные эвфемизмы соития, переданные в технологических терминах). .