Марк Уральский - Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

1. Уверенность в том, что советский режим не только способен эволюционировать, но и действительно давно, хотя и слишком медленно, эволюционирует.

2. Что путь к этой эволюции указан им самим в конституции 1936 г., которая не исполняется, но может быть исполнена <���…>.

3. Что главной и необходимой <���предпосылкой – М.У >] является превращение партии в простой аппарат государства.

4. Необходимость упразднить официальную кандидатуру, т.е. преимущество партийных кандидатов.

5. Не нарушая основ конституции, можно увеличивать индивидуальный сектор, менять структуру колхозов, давать свободу прессы и слова, все это в рамках советской системы; от нее останется только одно – мелкая земская единица под заглавием совет, но без его одиозных особенностей.

Но, конечно, советская власть и заинтересованные люди могут этого не желать и сопротивляться, как это делало Самодержавие.

6. А это может означать, что для этих реформ необходимо предварительное свержение власти, т.е. новая Революция; против советов. И тут, по-видимому, главное, что нас разделяет. Еще недавно мы не только этого желали, но считали, что это непременная практика. В этом отношении мы изменились; мы не верим, что это произойдет, раз Россия выдержала войну; но этого я лично и не хочу. Ибо только два исхода: либо либеральное правительство, как в Феврале, и Россию расчленят и разбазарят соседи и союзники. Или такое же диктаторское правительство, но не коммунизм, а нечто вроде легитимистов, фашистов, и вообще всех тех людей, которые здесь радовались победе Германии. Этого я не желаю и предпочитаю медленную эволюцию свержению власти. Вот здесь я, может быть, с Вами всерьез расхожусь <���…>. Я все равно <���…> меняться не могу. А своих ощущений скрывать не хочу, и лукавить мне незачем [МАКЛАКОВ. С. 36–37].

Ответ Алданова на это «концептуальное» письмо В.А. Маклакова неизвестен, но опубликовано его письмо А. Титову, с которым Маклаков был ознакомлен. В нем Алданов вполне являет себя во всех качествах, что ему еще в 1925 г. были приписаны Марком Слонимом [СЛОНИМ (I)]: он очень умен, остер и исполнен рассудочного скептицизма. В этом письме, как, впрочем, во всем корпусе его переписки с Маклаковым, Алданов – вопреки (sic!) мнению его современников типа Бахраха, Седых или Адамовича, чьи высказывания о его «аполитичности» цитировались нами выше, заявляет себя как деятельный политик республиканско-демократического направления, постоянно держащий руку на пульсе своего бурного времени. Особо отметим, что «непубличным политиком» Алданов заявлял себя всю свою эмигрантскую жизнь. О том, насколько широки и разнообразны его связи и личные отношения с ведущими политиками русской эмиграции, он сам свидетельствует в своей статье «К 80-летию В.А. Маклакова»:

В течение многих лет я бывал с <���В.А. Маклаковым> каждый четверг на завтраках в милом гостеприимном доме С.Г. и Е.Ю. Пэти 386 386 Эжен Пети (Petit) – французский дипломат и политический деятель, русофил, именуемый в русских кругах Евгением Юльевичем. Его жена Софья Григорьевна Пети, урожденная Балаховская, активно подвизалась на русской литературной сцене. На своей парижской квартире принимала русских и французских писателей, активно занималась благотворительностью. . Другие русские участники этих завтраков были А.Ф. Керенский, А.И. Гучков, М.В. Бернацкий, И.П. Демидов, И.И. Фондаминский, В.М. Зензинов и, при их наездах в Париж, И.А. Бунин, П.Б. Струве, В.В. Набоков-Сирин [АЛДАНОВ-СОЧ (IV)].

Обращаясь к А. Титову, а через него и к Альперину и Маклакову, Алданов формулирует как свою личную позицию, так и общий взгляд на актуальную ситуацию в «русском Париже» заокеанских политиков-эмигрантов из его окружения. В первую очередь это касается всесторонней оценки визита Маклакова с сотоварищами в советское посольство в Париже.

М.А. Алданов – A.A. Титову

Вы хотите знать мое мнение о «визите». Вероятно, Б.И. Элькин сообщил в Париж информацию, полученную им от меня об отношении к визиту здешних русских политических деятелей и публицистов. Если так, то Вы знаете, что А.И. К<���оновалов> и я наименее резко отрицательно отнеслись к этому политическому акту <���…> парижан: именно его и моими усилиями была предотвращена резкая резолюция протеста против него, которую <���…> предполагали вынести здешние соц<���иал>-демократы и эс-эры.

Мы (а также и Керенский) считали совершенно непозволительной какую бы то ни было резолюцию на основании газетной корреспонденции, до получения более достоверной информации.

<���…>

<���Поскольку> Вы выразили желание узнать мое мнение, <���…> буду говорить откровенно, в уверенности, что политические разногласия на личных отношениях наших отразиться не могут и не отразятся. Добавлю, что письмо мое конфиденциально.

<���…>

Но прежде всего я коснусь двух общих вопросов.

1) Вас<���илий> <���Алексеевич> <���Маклаков> пишет: «для того, кто пережил здесь владычество немцев,… для тех ясно, что мы все ближе к Сталину, чем к Гитлеру и Жеребкову»! Да кто же в этом сомневался? Для этого не надо было переживать владычество немцев. Мы здесь все, и социалисты, и кадеты, и беспартийные демократы, всегда занимали «100-процентную» (как говорят в Америке) оборонческую позицию. Если бы Вас<���илий> <���Алексеевич> хоть на мгновенье думал о нас иначе, он вообще не стал бы нам писать, как мы не пишем и не будем писать ни одному из парижских пособников немцев, активных, неактивных, идейных и продажных. Мы все в этом отношении <���…> настроены совершенно непримиримо (гораздо более непримиримо, чем, по слухам, в личных отношениях многие парижане). О себе скажу, что я в своих статьях и на русском, и на английском, и на французском языке в С<���оединенных> Штатах неизменно говорил, что мы всей душой желаем победы в этой войне России, каков бы ни был ее режим.

2) У вас, по-видимому, существует мнение, что мы «потеряли чувство России», «утратили живую связь с ней» и т. д., тогда как вы, парижане, знаете о русских делах и настроениях много больше! Право, географическое расстояние здесь ни малейшей роли не играет: 2000 километров или 6000 километров – не все ли равно? Вы видите много «приезжих». Их очень много и здесь, и они тоже не прячутся. Но вы, вероятно, читаете почти исключительно крошечные французские газеты наших дней, тогда как мы читаем ежедневно газеты, которые по верности и обширности информации ни с чем не сравнимы даже в прежней, довоенной Европе. Мы читаем также регулярно советские книги и периодические издания, которых вы, вероятно, были очень долго лишены. Я прочел за последние три – четыре года не менее десятка книг, написанных о России посетившими ее за это время американцами разных направлений. Нет ни малейшего сомнения в том, что немецкое владычество вы пережили неизмеримо острее, чем мы. Но когда один из участников вашего визита пишет сюда, что мы ничего не знаем, а он все знает – или во всяком случае гораздо больше нас – о процессах в России, то это вызывает у меня полное недоумение. Вы и ваше общество сближения (кроме, кажется, Вас<���илия> <���Алексеевича>) уверены, что советская власть вступила на путь либеральной эволюции, – могу только порадоваться вашей уверенности.