Марк Уральский - Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

21 июня 1946 года был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР от 14 июня 1946 г. «О восстановлении в гражданстве СССР подданных бывшей Российской империи, а также лиц утративших советское гражданство, проживающих на территории Франции», а 28 июля 1946 года в православном храме Парижа митрополит Евлогий отслужил молебен и произнес проповедь, в которой возгласил: «Это день соединения нашего с великим русским народом!» Он же, что символично, первым из эмигрантов получил молоткастый , серпастый паспорт из рук советского посла А. Богомолова. Не менее символично, что вскоре после обретения советского гражданства владыка Евлогий скончался (8 августа 1946 года). Распоряжение же преставившегося владыки служить благодарственные молебны Советам в храмах епархии, было воспринято основной частью прихожан и клира резко отрицательно и в большинстве приходов игнорировалось.

Однако отказ значительной части эмигрантов от традиционного антикоммунизма вызывал резкое недовольство и противодействие со стороны «непримиримых» скептиков-консерваторов, в общем и целом людей не менее «порядочных и свободолюбивых». «Непримиримые» готовы были понять (бытовые мотивы) и простить сотрудничество многих несгибаемых антибольшевиков с немцами. По этому поводу Марк Алданов писал М.В. Вишняку 19 января 1947 года:

Если Вы <���едете в Париж>с намерением «не подавать руки», то имейте в виду заранее, что в русской колонии (говорю преимущественно о пишущих людях и примыкающих к ним) Вы сможете «подавать руку» человекам двадцати. Так много здесь людей, сочувствовавших прежде немцам, и так много сочувствующих теперь большевикам. Иногда это одни и те же люди.

Может быть, я немного сгущаю краски: не двадцати, а ста, – я не считал. Но моральная атмосфера русской колонии в Париже тяжела. Думаю, что над прошлым скоро поставят крест, так как другого выхода и нет. Так сделали и французы. Что до настоящего, то от него можно жить в стороне. Так, напр<���имер>, <���Дон> Аминадо вообще никого не видит. Когда <���его жена> Надежда Михайловна ему говорит: «Ты знаешь, я сегодня встретила…, он прерывает ее, не дослушав: «Ты никого не встретила!» Это уже крайность. Однако заниматься здесь общественной работой мне было бы крайне тяжело [БУДНИЦКИЙ (IV). С. 161].

В обстановке, когда часть «победителей» повсюду выискивала «коллаборантов», другая «большевизантов», личная неприязнь, сплетни и оговоры превалировали над реальными фактами и доводами рассудка. Как отмечал в письме к Алданову от 21 сентября 1945 года Георгий Адамович:

…сейчас есть люди больные, которые выдают за реальность свои галлюцинации 389 389 Все письма из переписки Г. Адамович – М. Алданов здесь и ниже цитируются по […НЕ-СКРЫВ- МНЕНИЯ]. .

В литературной среде со стороны «обновленцев» остракизму подвергались многие люди, в поведении которых, кроме их правоконсервативных убеждений или же необходимости ради куска хлеба работать в немецких общественных учреждениях, не было никакого «состава преступления». Здесь, скорее, речь шла о «репутации» и те, кто не попадал под пяту Закона, становились просто «нерукопожатными» персонами в личностных отношениях и «нон грата» для общественных организаций, помогающих русским эмигрантам. Очень часто такие люди попадали под удар, потому что, не считая себя в чем-либо виноватыми, не прятались и не избегали общественных контактов, как, например супруги Н. Берберова – Н. Макеев и Г. Иванов – И. Одоевцева, в то время как действительные прислужники нацистов, коих в русской среде было немало 390 390 По предварительным подсчетам, русские эмигранты во Франции оставались обычными обывателями, руководствовавшимися эгоистическими мотивами сохранения жизни и обеспечения безопасности себе и близким. Процент <���и> активных сопротивленцев, <���…> и ярых коллаборационистов был минимальным. И та, и другая группа включала в себя не более 3 тысяч человек [ТУРЫГИНА С. 132]. , хоронились и заметали следы. «Перекрашиваться» и укрываться многим действительным преступникам помогали западные спецслужбы, вербовавшие из их среды опытные кадры для борьбы с коммунистической экспансией. Что же касается эмигрантов «с именем», то из их среды плотно сотрудничал с нацистами только философ и православный богослов Борис Вышеславцев, который по этой причине, опасаясь французского правосудия, бежал в Швейцарию.

В среде евреев-интеллектуалов, как освобожденного «русского Парижа», так и Нью-Йорка, куда от немцев бежали все, кто мог, тот факт, что многие из бывших знакомых и даже друзей, уклоняясь от непосредственного сотрудничества с нацистами, в своих представлениях об освобождении их руками России от большевизма, игнорировали «еврейский фактор», расценивался как личное предательство. Так, в письме Я. Полонского А.А. Полякову в Нью-Йорк от июня 1946 года 391 391 BAR, Aleksandr Abramovich Poliakov Papers, box 2. в частности говорится:

хотя эти люди не шли на риск открытого сотрудничества <���с немцами> (т.к. были слишком осторожны), они поддерживали их намерение освободить Россию от советского режима, не задумываясь при этом «какой ценой?». Все мы <���люди из нашего круга > не без греха, но кто из нас смог бы примириться с идеей обретения Земли обетованной (в широком смысле слова), ценой физического уничтожения целого ни в чем не повинного народа? А ведь часть русской эмиграции (включая демократов и социалистов) готова была смириться с этим [FRANК. Р. 607] 392 392 Обратный перевод с английского автора. .

Равнодушие, игнорирование, а в отдельных случаях и одобрение частью этнических русских геноцида евреев в годы Второй мировой войны было воспринято еврейской интеллигенцией русского Зарубежья как глубокое, незаслуженное оскорбление. Чувство национальной идентичности ожило даже у таких глубоко ассимилированных, равнодушных к национальной проблематике интеллектуалов-евреев, как Алданов. По этой причине в своей компании против коллаборационистов (коллаборантов) мыслители из среды русского еврейства стремились внедрить в сознание эмигрантской общественности новую морально-этическую систему кодексов («парадигму») [FRANK]. В этой системе «еврейский элемент» освобождался от статуса «чужеродности» в русском культурном космосе, где «нет ни Еллина, ни Иудея», а главенствующей, как утверждал Алданов, является идея служения красоте и добру (калокагатия).

Это была особая позиция русско-еврейских эмигрантов во время и после Второй мировой войны, которая поляризовала начавшийся сразу же после освобождения Франции эмигрантский дискурс на тему «советские («обновленцы») / антисоветские («непримиримые»), нацисты («колаборанты») / пронацисты («симпатизанты»)» [FRANК. Р. 609].