Марк Уральский - Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

Последнее письмо Зайцева Бунину, датированное 9 октябрем 1953 г., застало Бунина уже при смерти. В нем имеются такие вот трогательные строки:

У меня есть просто желание послать тебе добрые чувства. Пришла такая минута. Я ее не звал (м.б., это мой грех), она сама пришла. Хочу еще сказать, что в этом тяжелом, что было и есть между нами, огромная доля недоразумения. Ошибки может делать каждый, и все мы их делаем, но одно я знаю наверно: никогда никакого зла я тебе не делал (хотя ты, наверно, думаешь, что делал). Это дает мне большую свободу действий и сейчас, повинуясь внутреннему порыву, с совершенно открытым к тебе сердцем я просто хочу пожелать тебе всего, всего доброго – здоровья, хорошего душевного состояния и покоя. Вчера я был в Сергиевом Подворье (день св. Сергия). Владыка Кассиан в слове с амвона привел из ап. Павла: «Праведность, мир и радость в Св. Духе» – это и есть самое главное, а все остальное: раздоры, «вражда», Иван Иваныч и Иван Никифорович, – это все пустяки. Мне ничего от тебя не нужно. Мысленно я обнимаю тебя, Вере прошу передать привет, Зурова очень жалею. Дай Бог Вере сил. Борис [ГРИН (III). С. 180–181].

Что касается Бунина, то, с одной стороны, он сам «подставился», не решаясь однозначно и публично заявить об отказе от возвращения в СССР, с другой – стал жертвой случайного стечения обстоятельств и, несомненно, интриги, затеянной из сугубо политических побуждений, а не со зла, близким другом. Естественно, будучи человеком самолюбивым, очень обидчивым, и не видя в своем поведении ничего, что порочило бы эмигрантский морально-этический кодекс, Бунин очень болезненно воспринимал нападки в свой адрес. Он реагировал слишком импульсивно, порой искажал факты и, со своей стороны, только подливал масло в огонь конфликта.

Марк Аданов, несмотря на свою личную антисоветскую непримиримость, никогда, однако, не доходившую до оголтелости, твердо держал сторону старого друга. Впрочем, в отличие от полного разрыва с Марьей Самойловной, с Зайцевыми он отношений не прекращал 429 429 Сам Борис Зайцев писал в своих воспоминаниях: Вся моя эмигрантская жизнь прошла в добрых отношениях с Алдановым. Море его писем ко мне находится в архиве Колумбийского Университета (нью-Йорк). Да и я ему много писал писем… [В-Ж-Б. С. 170. Примеч. 1]. . В дневнике Веры Зайцевой имеется, например, такая запись от 9 апреля 1949 года, когда они были в Ницце:

После пошли к Алданову. Они пригласили обедать. Очень ласковы. Как будто ничего не случилось.

Однако 11 апреля, записывая свое посещение испанского балета Greco, где были и Алдановы, она говорит о них – людях ей некогда столь душевно близких и милых:

Скучные люди [В-Ж-Б. С. 194].

Тем не менее, судя по тем же дневниковым записям Веры Буниной [В-Ж-Б], все последующие годы они продолжали встречаться, а после кончины Алданова, Татьяна Марковна навещала полупарализованную Веру Александровну. Вошел Алданов и в Парижский комитет по празднованию 50-я писательской деятельности Б.К. Зайцева в 1950 году. Этот год был юбилейным и для Бунина. В организационных мероприятиях по случаю его 80-летия, которые проходили в Нью-Йорке, Алданов играл роль «первой скрипки». Юбилейный «бунинский вечер» состоялся с запозданием – в начале апреля 1951 г. Интересно, что Бунин надеялся на участие в нем Набокова. 9 февраля 1951 года он пишет Алданову:

Я буду очень благодарен В.В. Набокову-Сирину, если он прочтет что-нибудь мое на этом вечере. Передайте ему, пожалуйста, мой сердечный поклон [ЗВЕЕРС (IV). С. 101].

Увы, жестокосердный Набоков не снизошел «до самой нашей немощи» и отклонил тогда просьбу старого писателя.

Из американских друзей сторону Бунина твердо держали главный редактор газеты «Новое русское слово» Марк Вейнбаум и его заместитель, друг Бунина с эпохи его «нобелианы» Андрей Седых (Я. Цвибак) – оба, кстати сказать, стойкие, убежденные антисоветчики. В целом их позиция была примиренческая, хотя по общему направлению «Новое русское слово» выступало на основе значительно более либеральных установок, чем правоконсервативная (особенно в первые годы своего существования) парижская «Русская мысль».

В заключение темы еще раз отметим, что по сути своей «Конфликт М. Цетлиной с И. Буниным» иллюстрирует глубину идеологического размежевания, которое в те годы существовало в русском эмигрантском сообществе между «обновленцами» и «непримиримыми». Активность последних подпитывал панический страх утратить свою эмигрантскую идентичность, статус русских людей «не в изгнании, а в послании» 430 430 Это крылатое выражение, ставшее духовным символом русской эмиграции» принадлежит Нине Берберовой [НОВИКОВ], в стихотворении которой «Я отлетаю в поздний час…» (1927 г.) имеются такие строки: Я говорю: я не в изгнанье, Я не ищу земных путей, Я не в изгнанье, я – в посланье, Легко мне жить среди людей. , «хранителей Очага». Бунин являлся своего рода иконой «Белой идеи» в русском Зарубежье. Поэтому его якобы готовность вернуться на родину – такое мнение сложилось в стане «непримиримых» в первые послевоенные годы 431 431 Напомним, что Бунин и его ближайшее окружение —Зуров, Бахрах, Варшавский, Адамович и др., сотрудничали в парижских просоветских газетах «Советский патриот» (1945–1948) и «Русские новости», пропагандировавших идею репатриации в СССР. , вызвало жесткую реакцию неприятия и даже озлобления со стороны его старых друзей, почитателей и хороших знакомых, твердо стоявших на позициях антибольшевизма. Но к началу 1950-го года, на фоне бушевавших в СССР компаний по борьбе с космополитизмом, низкопоклонством перед Западом и других репрессивных проявлений «ждановщины», просоветские настроения в эмиграции сошли на нет, и вместе с ними с политической сцены русского Зарубежья исчезли «обновленцы» и «непримиримые». Эмиграция в целом вновь вернулась на традиционную платформу антисоветизма.

Что касается лично Марка Алданова, то он, сохраняя «принципиальность» и «чистоту политических риз», посчитал своим долгом в сложившейся тогда ситуации уйти вслед за Буниным из «Нового журнала». В письме Маклакову от 8 июня 1948 года Алданов разъясняет ему детали своего и Бунина ухода из числа авторов «Нового журнала»:

…с М.М. Карповичем и у Бунина, и у меня остались самые лучшие отношения. Он относится к письму Цетлиной по существу так же, как мы и как, кажется, все. Казалось бы, естественнее было бы в виду «конфликта» с Буниным уйти не Бунину, а Цетлиной, тем более что Бунин и я были инициаторами «Нового Журнала»: журнал был задуман в июле 1940 года в Грассе, – Иван Алексеевич тогда тоже собирался уехать в Америку, и мы с ним решили создать в Нью-Йорке журнал под его и моей редакцией. Но настаивать на уходе Цетлиной не могли ни Бунин, ни я (не могли и не хотели), так как она, не имея никакого отношения к редакции, несет всю черную работу по журналу, отнимающую целый день, и заменить ее некем: журнал не может платить за эту работу. Поэтому Бунин просто заявил Михаилу Михайловичу, что уходит. А я к нему присоединился. Разумеется, мы оба желаем журналу всяческого успеха [«ПРАВА ЧЕЛ. И ИМПЕР. С. 74].