Марк Уральский - Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

Сам Бунин в эти годы категорически отрицал, что Марья Самойловна Цетлина оказывала ему когда-либо значительную финансовую помощь. Так, по сообщению С.Н. Морозова, в Доме русского зарубежья им. А.И. Солженицына в Москве хранится неопубликованное письмо И.Бунина к Б.Г. Пантелеймонову от 12 января 1948 г., в котором он говорит:

Клянусь дворянским словом: от М.С. <���Цетлиной> я никогда не имел ни гроша помощи. От прочих американцев – иногда.

29 января 1948 года в письме к Борису Зайцеву он следующим образом комментировал сложившуюся ситуацию:

Дорогой Борис, ты пишешь: «Все выходит, что ты отделению эмигрантов от советских сочувствуешь… а от нас ушел. Не понимаю…» Но я уже объяснял тебе, почему ушел, – не желаю нести все-таки некоторой ответственности – в глазах «общественности» – за Ваши «бури» и решения. <���…> …но что меня действительно взбесило <���…>: оказывается, в Париже пресерьезно многие думали <���…> – что мне от M<���арьи> С<���авельев>ны и при ее участии от «всей» Америки просто золотые реки текли и что теперь им конец и я погиб! Более дикой х......ы и вообразить себе невозможно! Как все, и даже меньше других, я получал от частных лиц обычные посылочки, получал кое-какие от Литературного фонда <���…>, больше всего получал от Марка Александровича, а что до долларов, то тут M<���арьи> С<���авельев>ны была только моим «кассиром»: в ее «кассу» поступало то (чрезвычайно скудное), что мне причиталось за мои рассказы в «Новом журнале», поступало то, что было собрано (и весьма, весьма не густо!) в дни моего 75- летия при продаже издания брошюркой моего «Речного трактира», и еще кое-какие маленькие случайные, крайне редкие пожертвования кое от кого: вот и все, все! Теперь мне «бойкот»! Опять ерунда, х......а! Доллары уже прожиты, о новых я и не мечтал, а посылочки, верно, будут, будет в них и горох чечевица, за которую я, однако, «первородство» не продавал и не продам.

Твой Ив.

P. S. Телеграммой от 7-го января M<���арьи> С<���авельев>ны обещала дать «explication» 425 425 Explication (фр.) – объяснение. на мой ответ ей. А доныне молчит [И.А.Б. Pro et Contra. С. 50].

Молчание Марии Самойловны, действительно, трудно объяснить, поскольку сам Иван Бунин, человек весьма вспыльчивый и резкий в конфликтных ситуациях, ответил ей 1 февраля 1948 года на удивление очень спокойным письмом, в котором выражал как сожаление по поводу случившегося, так и недоумение:

Я отверг все московские золотые горы, которые предлагали мне, взял десятилетний эмигрантский паспорт – и вот вдруг: «Вы с теми, кто взяли советские паспорта… Я порываю с Вами всяческие отношения… Спасибо [ДУБОВИКОВ. С. 404].

За Бунина тут же вступились друзья. Языкастая Тэффи в письме к нему от 8 января 1948 года, не стесняясь в выражениях, осудила поступок Цетлиной:

Ужасно взволновало меня письмо Марьи Самойловны, о котором гудит весь Париж.

Эдакая дурища! Понимает ли она, что Вы потеряли, отказавшись ехать? Что Вы швырнули в рожу советчикам? Миллионы, славу, все блага жизни. И площадь была бы названа сразу Вашим именем, и станция метро, отделанная малахитом, и дача в Крыму, и автомобиль, и слуги. Подумать только! – Писатель, академик, Нобелевская премия – бум на весь мир! И все швырнули им в рожу. Не знаю – другого, способного на такой жест, не вижу (разве я сама, да мне что-то не предлагают, то есть не столько пышности и богатства). <���…> Меня страшно возмутила Марья Самойловна. Папская булла. Предала анафеме. А ведь сама усижена коммунистками, как зеркало мухами: Шура, Ангелина, сам толстопузый Прегель 426 426 Имеются в виду дочери М.С. Цетлиной Александра Авксеньтьева-Прегель, Ангелина Цетлина-Доменик и второй муж Александры – ученый-физик, предприниматель, общественный деятель и благотворитель Борис Юльевич Прегель. Все они выказывали левые взгляды и просоветские симпатии. «отдает должное советским достижениям». Пишу бессвязно, но уж очень меня возмутила ее выходка. Эдакая дура наглая [ТЭФФИ (II). С. 550].

Надежда Тэффи также прошлась по адресу другого общего друга – Бориса Зайцева, его она прямо обвинила в подстрекательстве Цетлиной.

В ответном письме от 3 февраля 1948 года Бунин сообщал Тэффи:

Только что отправил Вам, дорогой друг, большое вчерашнее письмо, как получил письмо от Яши Цвибака <���А. Седых>. Пишет, что, узнав о письме М<���Марии> С<���амойловны> ко мне, пошел к ней и «очень решительно осуждал ее». И дальше: «Получив ваше письмо, я вторично говорил с ней и опять ее упрекал. Она оправдывалась, – не знала, дескать, что вы больны; послала письмо в адрес Зайцевых, так как считала, что вы уехали и что Зайцевы перешлют. Надеялась, что Зайцевы, зная подлинное Ваше состояние, не перешлют письма, а они переслали – и т.д. Все это ужасно наивно и по-бабьи. Но я видел, что ей ужасно неприятно, что она жалеет и отправила вам телеграмму и напишет письмо, которым все исправит… Мне казалось, что Берберова была ее информатором и косвенно, своей нелепой и клеветнической информацией явилась виновницей ее разрыва с Вами. Не хочу повторять, что Берберова ей писала о Вас, – выходило так, что Бунин за свои поступки не отвечает…». Каково, дорогая моя? И что я сделал этой суке Берберовой? За что она так отплачивает мне? За то, что я долго защищал ее в гитлеровские времена, когда ее все ниццские евреи ругательски ругали за ее гитлеризм, – говорил, что не могу ее осуждать до тех пор, пока не узнаю что-нибудь точно? [BAR-TEFFI].

Обстановка нервозности, разброда и шатания, царившая, как уже говорилось, в «русском Париже», порождала как ложные слухи, так и устойчивые опасения на счет даже старых и, казалось бы, проверенных друзей. Потому голос Бунина, а он не раз объяснял причину своего ухода из Союза, не только в частной переписке, но и официально через газеты, никто не желал услышать. Сама же Мария Самойловна Цетлина, судя по свидетельствам современников [ТЭФФИ (II)], позднее явно сожалела о случившемся. Но на пике конфликта все, кто был в него вовлечен, хотя чувствовали себя явно не в своей тарелке, на мировую идти не желали. Тут явно за внешним «недоразумением», задетым самолюбием и ложной гордостью, стояло нечто большее, были затронуты какие-то очень чувствительные струны.

Осенью 1948 г. Алдановы снова вернулись в Ниццу, откуда 16 декабря 1948 года Татьяна Ландау-Алданова писала Вере Буниной:

Дорогая Вера Николаевна,

Спасибо за милое письмо. Мне очень жаль, что я Вас до сих пор не видела. Надеюсь все же повидать Вас и Ивана Алексеевича перед отъездом <���в Нью-Йорк>. У меня была надежда, что Вы соберетесь к нам в Ниццу? Я вполне разделяю Ваше раздражение по поводу этой истории с Марьей Самойловной. Все, что Вы мне пишете о Зайцевых, тоже очень грустно, и у меня пропала всякая охота со всеми встречаться. Относительно «Нового Журнала» я с Вами несогласна. У меня – увы – нет такого уж влияния на моего, но на этот раз я и не попробую влиять на него, чтобы он остался в «Новом Журнале». Бог с ним, с «Новым Журналом». Потеряют наших «мужиков», как говорит Вера Алексеевна <���Зайцева>, зато приобрели Берберову 427 427 Отбившись от обвинений в коллаборационизме, Нина Берберова начала сотрудничать в «Новом журнале» (с № 17). Бунин же, хотя обвинений в адрес Берберовой официально не поддерживал и даже за нее заступался, в личном плане, как и все его окружение, после войны относился к ней крайне неприязненно. , пусть ее и печатают. Но как же Вы пополните дефицит в 20.000 долларов? Довольно чувствительная потеря! Разве что большевики вознаградят Вас как потерпевших. Требуйте с них 40.000, никак не меньше 428 428 Иронический намек на то, что Цетлина якобы «содержала» Бунина до того, как он, по утверждению «Русской мысли», «переметнулся» на сторону Советов. . А в общем, не стоит даже очень и огорчаться, до того все это глупо и противно. Целую Вас, передайте мой сердечный привет Ивану Алексеевичу, всего хорошего.