Константин Богданов - О крокодилах в России. Очерки из истории заимствований и эк­зотизмов

Монах Иакинф (Н. Я. Бичурин), прославившийся своим путешествием в Монголию и Китай и считающийся сегодня первым русским синологом, замечал в своих путевых записках, как о само собой разумеющемся, что «по естественному непостоянству наше го вкуса <���…> всякая новизна нравится нам» [81] Записки о Монголии, сочиненные монахом Иакинфом. СПб., 1828. Т. II. С. 61. Ср., впрочем: Baddeley J. F . Russia, Mongolia, China. New York, n. d. Vol. 2. P. 8, 10. . Но хорошо известны и самокритичные слова Пушкина из «Путешествия в Арзрум» о соотечественниках: «Мы ленивы и нелюбопытны» [82] Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. Л., 1948. Т. 8. С. 462. . Кто более справедлив? Можно ли вообще говорить о некоей национальной и культурной специфике применительно к востребованности психологических и социальных стратегий, призванных к освоению нового и неизвестного? Я склонен отвечать на этот вопрос утверди тельно. Суждения о различиях в проявлении любопытства в разных культурах представляются настолько же закономерными, насколько оправдано выделение этических, эстетических и эмоциональных доминант, окрашивающих те или иные тексты и культурные памятники. Сложный вопрос о том, насколько прецедентны эти тексты и эти памятники относительно воображаемого облика целостного общества, предопределяется возможностью говорить о самой целостности общества [83] Лепти Б. Общество как единое целое. О трех формах анализа социальной целостности // Одиссей. Человек в истории. 1996. М., 1996. С. 148–164. . Если мы такую возможность не отрицаем, то оправдано думать, что целостные общества различаются и по эвристически целостным критериям — будь то термины этики, эстетики, показатели эмоциональных или интеллектуальных характеристик.

Убеждение в преимуществах богоугодного «невежества» («невЪгласства») перед горделивой ученостью, отсылающее к евангельскому противопоставлению нищих духом книжникам и фарисеям, — один из наиболее устойчивых топосов древнерусской литературы [84] Алексеев А. А. «НевЪглас», или Похвала невежеству // ТОДРЛ. СПб., 1997. TL. С. 83–91. . Мнение о том, что в стремлении к многознанию, и в частности пристрастии к многочтению, таится опасность отступления от вероучительных истин, отстаивается при этом и теми авторами, в ком сегодня видят провозвестников отечественного Просвещения: например, Андрей Курбский предупреждал в своем предисловии к переводу «Небес» Иоанна Дамаскина о вреде самостоятельного чтения Писания: «понеже в книгах заходят человецы, сиречь, безумиют, або в ересь впадают» [85] Оболенский М. О переводе князя Курбского сочинений Иоанна Дамаскина // Библиографические записки. 1858. Т. 1. № 12. С. 362. . Отношение к многознанию устойчиво определяется в русской культуре допетровской эпохи противопоставлением ценностей спасительного смирения, ложного «любомудрия» и словесной «хытрости». Теологически традиционному осуждению «любопытства» как праздного интереса следует и церковнославянский словарь Г. Дьяченко, истолковывающий его в синонимическом пояснении предосудительного «скоропытства» (со ссылкой на Ефрема Сирина) и «многопытати» (т. е. «запутываться во многих предприятиях» — со ссылкой на «Камень Веры» Стефана Яворского) [86] Дьяченко Г. Полный церковнославянский словарь. М., 1993. С. 311, 609. См. также: Маркова Т. Д . Церковнославянский язык как хранитель русских нравственных ориентиров (статья на сайте Духовной Семинарии Казанской епархии РПЦ). .

На фоне контекстуальных превратностей в истолковании западноевропейских слов со значением «любопытство» история русскоязычного понятия изучена досадно мало [87] Краткие заметки: Сендровиц Е. М. Каким был любопытный раньше // Русский язык в школе. 1978. № 2. С. 92; Сендровиц Е. М . О сложениях с морфемой - люб - в древнерусском и русском языках // Этимологические исследования по русскому языку. М., 1981. Вып. IX. С. 217–218. К истории понятия «любопытство» в латинском, романских и германских языках: Kenny N. Curiosity in Early Modern Europe: Word histories. Wiesbaden: Harrasowitz (Wolfenbutteler Forschungen. Bd. 81), 1998. Ср.: Blumenberg H . Der Prozess der theoretischen Neugierde. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1988. . Между тем она касается одного из важнейших понятий идеологии европейского Просвещения и показательна в отношении как языковых, так и социопсихологических инноваций в русской культуре эпохи Петра. Замечательно уже то, что в отличие от латинского понятия curiositas , продолжавшего оставаться актуальным для католической традиции Нового времени и морфологически исходного для соответствующих слов в романских языках [88] История понятия «любопытство» в европейских языках рассматривается в работе Нейла Кенни: Kenny N . Curiosity in Early Modern Europe: Word histories. Wiesbaden: Harrasowitz (Wolfenbutteler Forschungen. Bd. 81), 1998. , русскоязычное понятие «любопытство» является сравнительно новым и не имеет синонимических параллелей в языковой традиции допетровской эпохи. Единичный пример, позволяющий судить о том, что лежащая в его основе традиционная словообразовательная модель (сложение с морфемой — люб-) восходит к предшествующей традиции, — слово «любопытаныи» в тексте Ефремовской Кормчей XII века, представляющее собою перевод греч. απολυπραγμονήτος [89] Словарь русского языка XI–XVII вв. Вып. 8. М., 1981. С. 327. Этимологический словарь русского языка/Под ред. А. Ф. Журавлева и Н. М. Шанского. М., 1999. Вып. 9. С. 200. Пенка Филкова относит слово любопытаныи к староболгаризмам со значением, отсутствующим в современном русском языке ( Филкова П . Староболгаризмы и церковнославянизмы в лексике русского литературного языка. София, 1986. Т. 2. С. 600). . Последующее появление слова «любопытный» датируется — через лексикографическую пропасть — в рукописном Словаре Дмитрия Герасимова (по списку конца XVII века), но уже в последующие десятилетия круг морфологически производных слов экстенсивно расширяется («любопытец», «любопытник» «любопытство», «любопытность», «любопытственный», «любопытствие») [90] Словарь русского языка XVIII века. СПб., 2001. Вып. 12. С. 15–17. и аксиологически поддерживается заимствуемым в те же годы прилагательным «куриозный», существительными «курьез», «куриозность», «куриозите», «куриозита» [91] Прилагательное « куриозный » впервые фиксируется в тексте 1710 года у Шафирова: Смирнов Н. А . Западное влияние на русский язык в Петровскую эпоху // Отделение русского языка и словесности Императорской академии наук. СПб., 1910. T. LXXXVIII. № 2. С. 171. Фасмер предлагает для этого слова немецкое посредство (kurios: Фасмер М . Этимологический словарь русского языка: В 4 т. М., 1986. Т. 2. С. 430), П. Я. Черных — французское ( curieux , curieuse ), отмечая при этом, что существительное « курьез », морфологически первичное к прилагательному « курьезный », в русском языке возникает на базе прилагательного: Черных П. Я . Историко-этимологический словарь современного русского языка. М., 1994. Т. 1. С. 458. См. также: Christiani W. A. Ober das Eindringen von Fremdwortern in die russische Schriftsprache des 17. und 18. Jahrhunderts. Berlin, 1906. S. 54; Словарь русского языка XVIII века. СПб., 2000. Вып. U.C. 84. .