Бенджамин Харшав - Язык в революционное время
- Название:Язык в революционное время
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Текст
- Год:2008
- Город:Москва
- ISBN:978-5-7516-0725-8
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Бенджамин Харшав - Язык в революционное время краткое содержание
Книга известного американского лингвиста и культуролога касается радикальных изменений в социокультурной жизни евреев, связанных с возрождением древнееврейского языка. Автор подробно исследует один из аспектов «еврейской революции нового времени»: распространение иврита в качестве основного языка новой еврейской общности. В книгу также включен ряд статей о возрождении иврита, принадлежащих выдающимся еврейским общественным деятелям прошлого века.
Язык в революционное время - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
В конечном итоге диалектика борьбы между западниками и пуристами чрезвычайно благоприятно сказалась на языке иврит: множество иноязычных терминов были заменены неологизмами с ивритскими (или похожими на семитские) корнями: культура («культура») превратилась в тарбут, коммуникация («связь») — в тикшорет (хотя «телефон» не стал, как предполагалось, называться сахрахок, подобно немецкому «Fernsprecher»). Однако вместо гебраизированных лексем язык приобрел новые «иностранные» слова и понятия — в пропорциях, рекомендованных хорошим вкусом для того или иного жанра. Такой была — и остается — космополитичная открытость современного иврита (подражающая идишской и русской основам). Именно эта открытость сделала возможным построение современного государства с университетами, литературой и военно-воздушными силами.
Еще до возрождения ивритской разговорной речи писатели уже могли довольно свободно образовывать на письме новые фразы на иврите. Но как насчет письменных диалогов? Другим крупным достижением Менделе Мойхер-Сфорима стал перевод бытовых диалогов с идиша на иврит. Причиной послужил тот факт, что его основные книги на иврите были переводами с идиша, а в его идишских романах главная смысловая нагрузка приходится на диалоги; поэтому в переводе требовалось найти ивритские аналоги тех фраз, которые герои произносили на идише. С тех пор если в ивритской литературе появлялись живые, повседневные беседы, то они имитировали разговоры на идише или на другом языке. Однако в ивритской литературе все еще была сильна тенденция к монологам — идеологическим (Бренер) или экзегетическим (Агнон). (По всей вероятности, даже в реальной жизни персонажи Бренера произносили восторженные речи или постоянно запинались, подобно своим прототипам, говорившим на идише или по-русски, хотя те не пользовались ивритом.) Так ивритская проза передавала и одновременно изобретала живой диалог на языке, на котором никто не говорил, а также внутренние монологи (Гнесин) на языке, на котором никто не размышлял.
Когда после большевистской революции большую популярность приобрел лозунг свободной любви, Авраам Шлёнский — первый крупный поэт, получивший образование в первой ивритской средней школе, Гимназии Герцлия (хотя годы войны и революции он провел в России), — требовал: «Свободная любовь между словами, без хупы и брачных клятв со священными книгами». «Слова на свободе!» — это ключевой лозунг итальянского и русского футуризма, но в Эрец Исраэль он приобрел специфическое значение. Языку, обремененному текстами, особенно главным святым текстом (Библией!), который все носители языка помнят наизусть, — такому языку, чтобы быть живым, необходим свободный лексический запас, черпающий слова из автоматических библейских ассоциаций. А для молодой литературы, создаваемой молодыми людьми, освобождение от гнета классических текстов также означало освобождение от гнета истории и от ответственности и ограничений, налагаемых традицией. Живой язык — это язык, который дает своим носителям возможность сказать нечто новое и создавать свободные комбинации отдельных и точных слов, обладающих собственным независимым значением. Если писатель хочет вызвать у читателя какие-то аллюзии, он должен предоставить для этого специфический материал внутри самого текста, но любое выражение живого языка не обязательно должно отсылать к историям Авраама или Исава, которые с радостью разглядят многочисленные литературные критики.
Декларация Шлёнского была частью его иконоборческого манифеста против стиля «святого языка», культивируемого Бяликом. Но Бялик и все прочие писатели периода ренессанса с 1890-х гг. тоже пытались сломать стереотипы «мозаичного стиля» и устоявшихся выражений, характеризовавших риторику ивритского Просвещения. И действительно, поскольку иврит не был разговорным языком, то сознание писателя населяли не столько отдельные слова, сколько тексты, которые он знал наизусть. Однако важная деятельность по деавтоматизации в использовании источников уже успешно завершилась в литературе ивритского возрождения. Во-первых, нормы точного силлабического размера, усвоенные Бяликом из русской поэзии, заставляли поэта искажать оригинальные фразы, все еще звучавшие у него в голове, а требования рифмы вынуждали его уклоняться от заданного течения библейской фразы. Во-вторых, даже когда поэт использовал язык различных источников, в каждом стихотворении он создавал новый, ad hoc вымышленный мир, единство образа и ситуации, а не продолжал мир единого библейского подтекста. В результате деавтоматизация «мертвых» идиом и готовых речевых конструкций происходила посредством открытия связанных с ними образов и неожиданных значений в новых вымышленных мирах, созданных современной поэзией и отсутствовавших в источниках.
Возьмем, например, стихотворение Бялика Давар («Слово [пророка]» или «Глагол») — его идея сформулирована под влиянием пушкинского «Пророка», где поэт идентифицируется с пророком в традиции Шеллинга. Оба стихотворения основаны на 6-й главе книги Исайи, оба — «пророческие» по духу и тональности. В переводе В. Жаботинского стихотворение Бялика начинается так:
Разбей твой алтарь, и пламенный угль, о пророк,
Швырни средь большой дороги —
Пусть жарят они на нем мясо, и ставят горшок,
И греют руки и ноги.
(Буквальный перевод:
Огненный угль над жертвенником твоим рассей, пророк,
оставь его мерзавцам —
пусть служит им для жарки их мяса и кипячения их котла.
Для обогрева их ладоней…)
Первая библейская аллюзия — к книге Исайи:
Тогда прилетел ко мне один из серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, и коснулся уст моих, и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен.
(Ис. 6, 6–7)Первая строка стихотворения Бялика почти целиком взята из библейского источника, автор лишь изменил порядок слов, добившись тем самым синтаксической свободы [98] В оригинале в этом стихотворении отсутствует регулярный силлабический размер, но привычка изменять фразу из источника в поэтике Бялика уже была нормой.
. Но Бялик добавил слово «огонь», которого нет в источнике, и таким образом экстраполировал коннотацию слова «горящий уголь» (рицпа). Начиная со второй строки, сохраняется семантическая независимость: «огонь» выпадает из готовой конструкции и теряет свое символическое значение, превращается в настоящий огонь, который можно использовать для домашних, мирских, целей в новом контексте, созданным стихотворением. Черниховский, Шлёнский, Бат-Мирьям (1901–1980), Авот Иешурун (1904–1992) и другие поэты пошли еще дальше в этом направлении; а в израильской поэзии поколения 1960-х гг. язык слияния получил такое развитие, что наблюдается даже возвращение к предсказуемым аллюзиям в качестве приема, бросающегося в глаза в общей канве текста, написанного на израильском иврите.
Интервал:
Закладка: