Иван Полуянов - Деревенские святцы

Главный хлеб Севера — рожь. Если «земля на зернышке стоит», то для нас это зернышко ржаное. «Не тужи о ржи, только мешок держи» — шутливо ободряли деревенские святцы, прихваливая матушку-кормилицу за стойкость к непогодам, за урожаи в ответ на крестьянский труд. «Пшеничное тельце дряблое, ржаное — сбойчатое (крепкое)».

С середины июня грузнеет колос, озимый клин исподволь меняет расцветку с зелено-сизой на желтую.

20 июня — Федот.

В устных календарях — налив.

«Федот тепло дает — в рожь золото ведет».

Погожая ясень сейчас впрямь всего дороже. «Федот на дождь поведет — к тощему наливу»

Посевную отстрадали, трава к пастьбе не доспела — в деревнях «междупарье». К этому времени и приурочивались обрядовые гулянья, Семик. Но в таежной глубинке отнюдь не истово соблюдались обряды Семика, «крестин кукушки», — многое-многое отходило в область преданий. Кроме Святой Троицы, Духова дня, запомнились девятая (Всесвятская) и десятая послепасхальные недели. В воскресенье девятой недели — в духовных святцах праздник Всех Святых, в Земле Российской просиявших. О нем помнили, так как в честь него была освящена наша приходская церковь. Хоть на месте белокаменного храма — груды битого кирпича, ветер с холма разносил красную пыль, а церковь Богоявленья в Городишне, лишенная крестов и куполов, была обращена в клуб, как и встарь, празднично одетые толпы запруживали село.

Особенность междупарья былых лет — «бученье». В громадные кади-бучила закладывались рубахи, исподки, рабочая одежда и заливалась щелоком. Разогретыми на костре камнями щелок доводился до кипения. Полоскать простиранные вещи к рекам, прудам, озерам отвозили на телегах.

Слышно и день и два, как на берегах водоемов бьют вальки.

Развешают одежду для просушки, отбелки на солнце по изгородям — расцветала ярко деревня!

В сенокос станет не до постирушек. Возле иного подворья плескалось на ветру по сотне и больше смен белья: убедись, прохожий, сколь прилежна к тканью и рукоделью женская половина дома.

Верхняя выходная и праздничная одежа, разумеется, избегала бучил. В ясную погоду ее проветривали, просушивали, выбивая пыль, а если и стирали, то с мылом.

Каждая женщина тогда обязывалась обычаями иметь наряды собственного ткачества, своеручно вышитые, украшенные кружевами, отдельно для покоса, отдельно для зажинок и жатвы, включая исподнее, сарафаны, передники, головные уборы.

А модницы, почему о них ни словечка? Где видано, чтобы они переводились?

Алый сарафан, розовая кофта, зеленый передник, желтый полушалок, на шее янтари, в ушах бисерные подвески — что вы, «пришпахтирилась», звенит в ответ припевка-частушка:

Слыхано о деревенских франтах, что носили штаны красного и желтого кумача, картузы с лаковыми козырьками-кондырями, рубаху в петухах подпоясывали ткаными, цветисто-пестрыми поясами. С кистями, длиннее длинного пояс — молодец холост, девки, не зевайте!

21 июня — Федор Стратилат.

В устных календарях этот день угрозами богат — навозница и колодезник.

Куют в лугах, на клеверищах, межах полей кузнечики, а ты гляди, чего они наковали: счастье ай недолю?

«Взошли хлеба — не дивись, налились хлеба — не хвались, хлеб на току — про урожай толкуй».

«Не хвались травой, хвались сеном»…

Обложные дожди, с неба гром пророчат худое — в покос сеногной, в жатву сырь и холода.

Обряжухи стряпали обед из двенадцати блюд: все месяцы сыты, с ними и мы год наперед.

Подошел срок заправлять удобрениями паровой клин:

«Возвращай земле долг — будет толк». «В поле свезешь, так и с поля привезешь».

«Клади навоз густо, в амбаре не будет пусто». У земледельцев Беломорья была такая мера: кучу от кучи (воз от воза) располагали на расстоянии не большем, чем длина коня.

Честно говоря, прополка скучна, девчоночье занятие. Зато навозница — до драк у ребятишек раздоры, лошадь бы захватить.

Свою, понимаете? Свою, не чью-то!

Детская память хранила, у кого каких обобществили коней, коров при организации колхоза. Пашни и пожни, обозначенные номерами в районе на картах, мы знали по именам тех, кто их освоил среди леса или бросил первое зерно, сделал первый прокос: Олешечкина дерюга, Степин лог.

Помню до сих пор смиренного работящего Бурка — с нашего подворья взят; помню крутобокую Синюху с ее жеребенком-стригунком — принадлежала Митьке Ехремкову. А у его брата, Ивана Ефремовича, был конь Рыжко.

Очищались артельные дворы и хлевы колхозников. Использовать навоз на приусадебных участках запрещалось. Лозунг был: «Удобрения — на поля!»

От коровника лошадь пускаешь шагом, с полосы порожняком мчишь — колеса тарахтят, телега подпрыгивает.

Закрыть глаза — и вижу дороги детства и юности, рытвины и колдобины через Синеец или Брызгаловские, лужи-ляги Большого поля перед Шишкиным…

Искони Федор летний наделялся правом покровительства мастерам рыть колодцы. Вологжане-колодезники широко странствовали по губерниям. Умельцы докопаться до «жилы», до «дудки», где вода «чиста и пьяна», сруб спустить долговечный, — уши развесь, они за словом в карман не полезут! С их похвальбы пошло-полетело усмешливое: «На словах, как по маслу, а на деле, как в Вологде». Правда, байка довершала: «На деле, как в Вологде — свое знают». Кто довершил, помолчим для ясности.

Колодцы с поклонливым журавлем; колодцы с воротом, с колесом, когда сруб венчает тесовая, на четыре ската кровля, с резными подзорами, а то сверху петухом из жести изукрашена — правда, любо посмотреть?

Звон ведер, как набат женских сходок. Махорочный чад, ржанье коней у водопойных колод, степенные мужицкие беседы. Скольким деревням колодцы служили источником новостей, центром, где составлялось общественное мнение!

В нутряную глубь и темь сужается сруб, бревна осклизлые, внизу на донце синь неба с пушинкой белого облака. Черпни бадьей, июньской лазури зачерпнешь. Может, звезду? Глубок колодец: говорят, и днем в нем отражаются звезды…

На перевале месяц-хлеборост. Навоз вывезен — запаши. Поднялось «не сеяно, не полото зеленое золото» — точи косы.

22 июня — Кирилл и Марфа.

В устных календарях — рассадница.

Крайние сроки выноса огурцов на гряды и сева репы.

В храмах к этому дню приурочивались службы преподобному Кириллу, основателю Кирилло-Белозерского монастыря, преподобному Александру Куштскому и святому Кириллу Вельскому (Важскому).