Иван Полуянов - Деревенские святцы

Будучи уже знаменит, преподобный Сергий Радонежский не изменил усвоенным с юности правилам: холщовая потертая ряса, на чреслах кожаный ремень, — исполнял работы усердней послушников. Легок на ногу, пешком по тропам через дикую глушь старец поспевал в нужный ему город, село раньше верховых нарочных. Митрополит Алексий в приближении смертного часа предложил ему воспринять высочайший сан — отец Сергий смиренно отказался.

Сегодня величественный ансамбль Троице-Сергиевой Лавры под Москвой — святыня Родины, заповедник истории и культуры, посещаемый паломниками со всего света.

Влияние Сергия Радонежского расширялось через последователей преподобного, и это глубоко испытал таежный Север. В дебри удалялись они с благословения учителя нести слово веры язычникам, как Стефан Пермский, созидать новые обители, для современного им века светочи просвещения, хозяйственной деятельности по освоению края. Обязаны ученикам-собеседникам преподобного Сергия своим возникновением монастыри: преподобному Кириллу — Кирилло-Белозерский, преподобному Ферапонту — Ферапонтов, преподобному Димитрию — Прилуцкий, преподобному Федору — Борисоглебский на реке Кобже, преподобному Афанасию, по прозвищу Железный Посох, — Воскресенский в Череповце и т. д. Монастыри, если закладывались близ городов, отличались строгим соблюдением общежитийного устава, духовностью, трудолюбием иноков. Обычно обживалась глушь. Так, пустынником, в дупле старой липы над речкой Грязовицей, никому не ведом, терпя холод и голод, три года провел преподобный Павел, будущий основатель Павло-Обнорского монастыря, почивший в возрасте 112 лет.

Устными численниками определялся Сергиев день капустником: «Вилки с ведро — секи серебро, сечкой мельчи, в кадку топчи». Сергий хохлаток отправлял на базары, ведомый встарь «курятник».

К этому дню относится немало примет:

«Если первый снег на Сергия, зима устанавливается на Михайлов день (21 ноября)».

«Первый снег сухой — к урожаю».

«На Сергия начинается, а с Матрены (22 ноября) устанавливается зима».

Рассыпчатой крупой, бойко сбивающей листья, сединой в прядях дождя посылает зима гонцов-глашатаев.

Ждут заморозков, но гасит звезды облачность. Однажды утром смотришь: белым подчеркнуты изгороди, борозды полей, в развилках сучьев будто клочья ваты застряли.

Снежок, который не лежок!

Помнится, завораживали преображенные ранним зазимьем картины родного угла, золото его рощ, лиловая смуглость ольховых перелесков, зеленовато-синий тусклый лед лужиц и снег-первенец! Выпал — и узнаешь и не узнаешь окрестности. В горле комок, до того тебе хорошо, — весь белый свет обнял бы!

9 октября — Иоанн Богослов.

Апостол Иоанн Богослов призывался в устные календари, чтобы пахарям Украины попенять, мол, у кого до сих пор озимовой клин не засеян, тот не заслужил доброго слова.

На землях Днепра, Волыни возник годовой земледельческий круг славян-русичей, с сохой, с серпом тронулся по векам раздвигать поля, пажити между морями Черным и Белым.

10 октября — Савватий.

В устных календарях — пчельник, пчеловод.

Пчелиная девятина позади: «Ульи в погреб ставь, праздник меда правь». Терпеть работницам неволю до ив вешних, до раннецветов.

На Белом море у рыбачьих судов спущены паруса. В честь праздника Савватия Соловецкого на работу запрет.

Э, там-то чья ела бежит?

Заперекликались суда зычно:

— Павел? Колянин, ты это?

— Здорово, Едемской!

— Бывай здрав на все четыре ветра, колянин! Домой, я зрю? Откуда? — До Анзерского ходил…

Ишь ты, взял селедки, посудина едва бортами не черпает волну, столь перегружена, как и дойдет мужик к своей Коле!

11 октября — Харитон.

В этот день совершается память преподобного Харитона Сянжемского, Вологодского.

12 октября — Феофан осенний.

Лег снег на неостывшую землю, ополчаются туманы.

Весной Феофан туманом сулил долог лен, урожай конопли, теперь молчит, сер и хмур. В кисель раскисли дороги, ненастье стариков приковывает к лежанкам, ребятишек держит в четырех стенах, кто до школы не дорос.

13 октября — Григорий и Маремьяна. В устных календарях — печальница.

С Григорием встарь связывалось обыденное, будничное, детворе слезливое.

Очищались огороды от картофельной ботвы, набивались перины свежей соломой, старая сжигалась в печах, ребят на пороге избы из решета купали. Поплачь, дитятко, пореви — на мягкой перинке крепче уснешь! Что до Маремьяны, она «старица — всему миру печальница».

Тоску навевают сжатые поля без суслонов, загоны без вешал льняных снопов. Кругом мятая жухлая стерня жнивья. Пасся скот — бродят по полосам тетерева, чтобы внезапно взлететь на березы, чтобы одному чернышу излиться воркованьем, отрывистым, гулким, точно голос в нежилом, с холодной печью доме…

Лес — там сквозняки раздетых рощ, простор, где далеко видно, далеко слышно, как гремит порожистая река в ущелье берегов, бухает, плещется семга, одолевая мелководье переката, как скорбит в пустоте бабочка-траурница, мотыляя над водой неведомо куда, и сеется с лиственницы желтая хвоя.

Покинь печаль, Марьяна: все путем, все ладом: в зрелой осени своя отрада.

Подумаешь, снег был. Был, да сплыл!

«Если снег упадет, зима не скоро настанет», — в деревенских святцах заявлено.

Порхает траурница — примета к ясну солнышку, к теплу. Перед ненастьем она никому на глаза не покажется.

Давеча залетела в деревню стайка клестов. Зеленые птенчики ни в мать, ни в отца: представьте, у них клювы прямые! Мало еловой каши ели, небось на мошках-блошках в гнезде воспитывались. Перейдут они на самостоятельную добычу семян из шишек, преобразятся клювы в щипцы, что и прилично зимогорской этой породе.

На мхах, солнечных прогалинах алые сыроежки, желтые лисички, бурые, в лаковой кожице маслята — октябрю от дедушки августа, что ли, подарочек? Правда, скуповат дар.

Ничего, на земле скупо — на пнях, трухлявых ольхах более чем щедро. Осенние опята высоко взбираются, от остывшей земли подальше, к солнцу поближе.

Зовут их «вешенками». Правда, зимними вешенками…

В духовных святцах — память еще одного вологодского святителя Григория Пелъшемского. Почти что современник преподобного Сергия Радонежского, он подвизался неподалеку от Кадникова, основав монастырь. Места изумительной красоты, богатые грибом, ягодой, в речке водицей избранной чистоты, вкуса: из Пельшмы воды не пивать — Севера не познать!

Ни один край не дал России столько угодников Божиих, прославившихся святостью жизненного подвига, как Вологодчина.

Бывало, 13 октября к Спасо-Суморину монастырю Тотьмы стекались паломники и горожане — на крестный ход, молебствования в честь преподобного Феодосия Тотемского, основателя обители. Возникшая в XVI веке в междуречье на мысу, омываемом Ковдой и Песьей Деньгой, она привлекала взор белокаменными храмами, семидесятиметровой колокольней. Звучали на службе преподобному Феодосию проникновенные слова: «Играй и веселися, граде Вологда, воспитавши в постаницех просиявшаго отрасль благую, красуйся, граде Тотьма, при нем же обитал ecu, и ликуй междуречие!..»