Иван Полуянов - Деревенские святцы

14 октября — Покров Пресвятой Богородицы.

В устных календарях — первое зазимье, свадебник.

Праздник Покрова Пресвятой Богородицы — день нашей великой надежды и упования на Ее заступничество и покровительство роду человеческому. Милость Пресвятой Девы была явлена в середине X века во Влахернском храме Константинополя. В этот день Пресвятая Владычица явилась во храме и стала перед престолом усердно молиться за весь мир. При этом Она сняла со своей головы покров и на Своих руках простерла его над всеми молящимися в церкви, а через них — и над всем миром. Великий князь Святой Андрей Боголюбский в 1165 г. добился прославления этого праздника как общерусского. Недаром Русь именовала себя не только Святой, но и Домом Пресвятой Богородицы.

«До обеда осень, с обеда зима». Примерься:

«Ветер с севера, с востока — быть зиме суровой, дует с юга — на снега, на теплую зиму; переменный — и ей быть переменной».

«Белка чиста (успела перелинять), зима будет хороша». «Покровская суббота на голе и Дмитриева (8 ноября) на голе». Вообще, «по Покрову и зима».

«Захвати тепла до Покрова, не захватишь — будет изба такова» — старались ухитить жилье, поправить завалины, поновить конопатку пазов.

Главное внимание, понятно, «домашнему солнышку». «Дедушка старый: лето придет — не глядят на него, зима придет — обнимают его» — ну-ка, о чем загадка? «Кто хлебы пек, на того бы и лег» — шутка-подковырка.

Печи русские, пекарки били из сырой глины, клали кирпичные подтопки и лежанки, круглые голландки. В Холмогорщине голландки обшивались рифленым железом, узорились резной жестью. Редким украшением изб были печи изразцовые, «муравленые», встречавшиеся, в частности, под Красноборском. Обливные цветистые «кафли» производил Великий Устюг. К Покрову ремонтировались хлевы, конюшни. Старушки жгли изношенные лапти — с надеждой «ходу себе на зиму прибавить».

Красные девицы молили: «Батюшка Покров, покрой землю попышняя, пошли мне женишка поумняя».

Сватовство и «рукобитье», смотрины места на подворье жениха и «запоручиванье», «неделя» — росстань на угорах с родной стороной и подвенечная баня, «прощанье с красотой», девичьей косой… Сколько сцен рвущего сердца драматизма и пронзительно лиричных!

Казалось бы, событие сугубо семейное. Между тем свадьбу играть, помимо родни, включалась едва ли не целиком деревня. Обряд, растягивавшийся дней на десять, сам по себе требовал множества участников: от свата, тысяцкого, стольников, поезжан до постельной сватьи и подкунного с единственной обязанностью доставить приданое новобрачной в дом мужа после венца.

Зарождается новая семья, мы ее поручители — вот, думается, главный смысл многолюдства. Нет чужой радости, и нет чужого горя: поруха у соседа тебе угроза; счастье, лад — всем покой. Нельзя на миру отчуждаться, нельзя жить одиноко среди людей.

«Корову выбирают по рогам, человека — по родам». В оценке родословной решающее слово за стариками: «Стерпится — слюбится, бери, на кого указано». Бывало, к девушке-славнухе то-то доступалось женихов, а принимали одного. Не обязательно богатенького: «золото и в грязи блестит». Может, девку в работницы прочите? Хватит, сваты, в заслонку стукать! Полно-ка, угомонитесь!

Стол шатали, заслонкой стучали, обычаем этим давая понять, зачем гости припожаловали.

В свадебном обряде невесте первая роль. Жених влюбе, неволей выдают, все равно о пол хлещись. Примета, о которой у нас в Городишне слыла молва: «Не наревешься за столом, наревешься за столбом (в замужестве)». Истово выданьица свое соблюдала:

Изливала она душу в плачах:

Крестьянский свадебный чин вбирал в себя более четырехсот действующих лиц. Деревни, разделенные иногда только полем либо покосами, разнили его по статьям, набору причетов, обязанностям участников красочного захватывающего зрелища.

Естественно, смысл плачей-причитаний сводился к тому, что молодая женщина открывала через них свой внутренний мир, душевные качества. С лица, известно, не воду пить.

Законное место уделялось подругам невесты, «сизым голубушкам». Они шили из холста белье для жениха, они сопровождали выданьицу на расстанный угор. Они такими примерно выпевками высмеивали свата:

Отнял дорогую товарку, улестил ее отца-мать, будто у жениха «дом-хоромы высокие, много скота рогатого, много хлеба белого». На деле-то, люди добрые, послушайте:

Не стерпит сват, обидится:

— Косточку в горлышко вам, девушки.

Напрасно! Розыгрыши, насмешки заложены в самой обрядности чина.

Сговор окончательный, ударили родители по рукам, невесту в «большом наряде» впервые всенародно показывали жениху.

Перед выходом выданьица умывалась из братины «с серебра», когда в воду с вином бросали серьги, кольца, деньги, щепоть соли и кусочек хлеба: «Доброму человеку хлеба в рот, а злому-лихому соли в глаза»! Стояла невеста на скатерти, и вместо полотенца ей подавали утираться другую скатерть. Остатки воды разбрызгивались на девушек: счастливее замуж выйдете.

В большой наряд невесты, скажем, в Тарноге входили исподние рубахи (верхняя непременно изузорена древней орнаментальной вышивкой), гарусный или атласный сарафан, передник с кружевными прошвами, «рукава» — нечто вроде кофточки, длинный, разноцветных шерстяных нитей пояс. Голову венчал парчовый «головодец», поверх набрасывалась шелковая шаль, свисающая кистями до половины лица и ниспадающая по спине. Из украшений обязательны серебро, янтарь — бусы, броши, цепочки. Шею прикрывал шитый золотыми нитями «наборочник».

Разноцветье атласа, гарусников, белизна нарукавий, живые переливы серебра, благородная тяжесть темных, таинственно мерцающих янтарей — есть чем восхититься! Какая важность, если кое-что из «скруты» — наряда по деревням собирали?

После выхода «перед столы» с угощением свадебных чинов, даров им со стороны невесты — черед девичнику, веселью заполночь.

Набивалось в избу парней, девок, толпились любопытные — в сенях, на крыльце и то народ.

Сейчас у невесты проводы девичества, а однажды утром, в венчальный день будет с отеческим домом слезное расставание.