Наталия Николина - Массовая литература сегодня

Шансон, как в современной отечественной культуре принято именовать авторский вариант «блатной» песни [см.: Башарин 2005, Терц 2003], получает в России последнего десятилетия широчайшее распространение. Это песня низового содержания, восходящая к «жестокому» городскому романсу и тюремному фольклору, имеющая давние традиции в отечественной культуре. В дореволюционные времена тюремный фольклор был локализован; начиная с 1920-х годов он занимает важное место в отечественной культуре. Пристрастие к лагерно-тюремной тематике объясняется особенностями национальной истории, а также свойственным, в частности, диссидентскому мышлению восприятию отечества как тюрьмы.

В этих песнях актуализируется мужское начало, подчеркивается личная мужественность, понятая в соответствии с патриархатным стереотипом: мужчина должен быть победителем женщин, нарушителем закона, то есть границ дозволенного. Этика шансона полемична в отношении «попсы», в целом сориентированной на существование в мире дозволенных обществом чувств, тогда как сила чувств героя шансона приводит его к убийству или покушению на самоубийство. Для текстов шансона характерны экзистенциальная тоска, остраненная ситуацией тюрьмы, мазохистское наслаждение болью, наслаждение саморазрушением. Фабульно это песни о несчастной любви и несчастной судьбе на фоне близкой возможной смерти и неизбежной разлуки, поскольку жизнь героя немыслима без тюрьмы и размышлений о «вышке». Многократно обращаясь к теме многолетней разлуки с матерью или любимой, автор эксплуатирует одну лирическую эмоцию – переживание несчастья «настоящим мужиком» и выражение общей тоски от неустроенности или глобальной несправедливости жизни. Ориентируясь на традицию народной тюремной песни, шансон педалирует подчеркнутую эмоциональность, экспрессивность (тоска, отчаянье, буйная удаль), сентиментальность. В песнях подчеркнуто контрастно совмещаются ужасное и приторно-красивое, условное и исповедальное. Герой, вкушая глоток иллюзорной свободы, не гнушается бравады, хвастовства, лжи, вырастая от этого в собственных глазах, занимаясь самооправданием через идеализацию себя. Автор шансона демонстративно внеэстетичен, потакает откровенно плохому вкусу, ожиданиям аудитории.

Ключевые слова.Песенная лирика Ларисы Рубальской широко известна. Песни на стихи поэтессы исполняют такие эстрадные знаменитости, как Алла Пугачева, Филипп Киркоров, Ирина Аллегрова, Валерий Леонтьев и др.

Л. Рубальская характеризует свои стихи как «нехитрые» и признается, что «все написанные стихи стали песнями» (Рубальская 1999: 11). Отвечая на вопрос журналиста о секрете своей популярности, она говорит: «Я думаю, единственный секрет в том, чтобы не подражать Западу, как делают сегодня 80 процентов наших певцов. Во-первых, когда сравниваешь эти песни с оригиналом, подделка, ясно, всегда проигрывает. А, во-вторых, я убеждена, что у нас песни могут иметь успех только тогда, когда они наши. Не надо бояться “совка”. Я всегда была “совком” и им останусь, и думаю, что этому тоже обязана своей популярностью. Это моя суть».

Поэтесса прекрасно чувствует своюосновную аудиторию: «Мой “электорат” – это женщины от 30 до 60. Они часто подходят ко мне на улице, начинают разговор и доверяют мне свои истории, из которых потом складываются песни».

Она четко осознает коммерческую основу популярности, целенаправленно подгоняет тексты под вкус массового читателя и зрителя: «Народ что-то любит, а что-то нет, и многие перестают любить артистов, потому что у тех меняется репертуар. А песню выбирает не столько артист, сколько те, кто платит деньги. Они решают, какая песня будет приносить доход. И я теперь пишу отдельно стихи, которые читаю на концертах, и стихи, за которые платят деньги. Я считаю, что есть две темы, о которых можно и нужно петь: о любви, а другая – смешные, стебные песни про что угодно» (Рубальская 1999: 118).

Песенное творчество Л. Рубальской продолжает традиции советской лирической песни. Рассмотрим произведения поэтессы с точки зрения их принадлежности к текстам массовой литературы. Обратим внимание на ключевые слова.

В функции ключевых слов выступают общеязыковые лексические обозначения эмоций, поддерживающие тематическую целостность лирических текстов Л. Рубальской, создающие «внутреннее единство лексической системы произведений» [Петровский 1997: 54–57] и основу образности.

Лексика эмоций обладает высокой частотностью, способствует созданию «эмоционально-волевой установки автора, его психологической позиции по отношению к описываемому чувству, а также к адресату» [Матвеева 2003: 363].

Эмоциональную доминанту текста составляют слова группы «любовь». Слово любовь активно употребляется как тематическое – в прямом словарном значении «глубокое эмоциональное влечение, сердечная привязанность к кому-либо»: Нас любовьпревратила в одно; Любовьзабытая жива; Ведь нет у любвини законов, ни правил; Верни мне время любви: Кто сказал, что в любвиесть законы, Тот, как мы, никогда не любил; Арифметика простая Не годится для любви.

Экспрессивный синоним – существительное страсть – «сильная любовь, сильное чувственное влечение» – реализуется в соединении с устойчивым эпитетом, например:

Это же существительное может усиливать образ неразделенной любви:

Еще один экспрессивный синоним – нежность – служит для изображения любви как тонкого чувства: Твоя нежностьменя не застанет; Ты нежностиснова захочешь…

Не менее активно употребляется глагольная лексика эмоций. Так, глагол любить в словарном прямом значении «испытывать любовь к мужчине/женщине» осознается как ядро поля эмоций. Меньшей частотностью обладает экспрессивный синоним страдать :

В текстах находим приставочные образования: влюбиться («страстно полюбить кого-нибудь»), полюбить («почувствовать любовь»), разлюбить («перестать любить»). Отбор глагольных слов показывает важность фазового представления чувства: зарождение чувства, взаимная страсть, исчезновение эмоциональной привязанности или ее переключение на другой объект: