Дмитрий Новокшонов - Речь против языка

Средневековые ученые тролли искали звательный падеж ( si-lentium) для слова «я». Это слово действительно любопытно и важно.

В грамматиках египетского языка особенность местоимения «я» определяется так:

Несомненно, что как слова-указатели местоимения не выражают понятия. Можно, однако, отметить любопытное явление для личных местоимений 1 лица ед. ч.: все они могут быть определены детерминативом [определителем, знаком] человека. Местоимения 2 и 3 л. ед. и мн. чисел определителей не имеют. Следовательно, местоимения 1 л. ед. ч. больше соотнесены с понятием, чем остальные местоимения. Видимо, для египетского предметного мышления я – знаменательное слово (примеч. dcccxviii).

В иврите русскому местоимению «я» соответствует англ , КГ. В древнеегипетском языке это слово соответствует местоимению-суффиксу 1-го лица , nj , но двойственного числа.

Иначе говоря, древний египтянин говорил о себе как наместник Бога на Земле – природный русский император в указах и речах: мы (двое, оба). В русском языке военных двойственность «я» сохранилась в присказке: я – головка от крупнокалиберного снаряда (примеч. dcccxix).

Этрусское имя Януса – Ани. Невольники этрусских купцов в Шумере называли своего бога Ан (аккад. Ану, небо, эстонск. ону, дядя, финск. опт, счастье, удача, русск. оный, он, они), а его подручных – энеями-янусами – Энки и Энлиль (примеч. dcccxx). Евреи утратили двойственное число в грамматическом 1-м лице местоимения.

Египетское местоимение бывших хозяев 1-го лица единственного числа .j, я, превратилось у ушедших рабов в имя Б-га, Яху [587]. У рабов и господ разные понятия о жизни. Говорящие орудия (их язык хорошо изучен) (примеч. dcccxxi) не смели называть себя именем, они величали себя кличкой или по принадлежности к хозяину – латинским те [588], или же просто частью Хозяина (аккадск. парцу, лат. part-, от pars, русск. партия) (примеч. dcccxxii). Местоимение «мы» имеет источник в этом партийном те. Малоупотребительное латинское местоимение nos (мы) живо в русском притяжательном местоимении «наш».

То, что обозначает слово «я» в психолингвистике, описывается так:

Представляется обоснованным признать наличие в психическом аппарате человека функционального базиса речи – системы, лежащей в основе языковой способности и выполняющей задачу довербального осмысления объективной реальности и ориентировочной деятельности, подготавливающей через обобщение представлений понятиные образования к номинации и проявляющейся в коммуникативных актах в виде паралингвистических компонентов, определяющих содержание и форму речевого высказывания (примеч. dcccxxiii).

В описанном мутном образе любопытно словосочетание «психический аппарат», которое обычно психолингвисты также называют словом «психика». «Опытами опровергается бытующая до сих пор мысль о том, что человеческая психика рождается или просыпается только вместе с усвоением языка, речи» (примеч. dcccxxiv), сделал вывод А.И. Мещеряков, изучая слепоглухонемых детей (примеч. dcccxxv).

Слово «психика» есть прилагательное, производное от греч. ψυχή—дыхание, душа, которое значит «душевный». Разумно предположить, что в жаргоне психологов, психотерапевтов, психиатров, психолингвистов, юристов и философов слово «психика» означает душу, а словосочетание «базис речи в психическом аппарате» описывает сложное понятие «я».

О душе много написано богословами, также о связи души и языка написал близкий друг А.С. Пушкина П.А. Вяземский (примеч. dcccxxvi), возглавлявший после воцарения Александра II с 1856 по 1858 г. Главное управление цензуры [589].

Душа – дыхание духа: «дух дышет, идеже хощет» (примеч. dcccxxviii). Мертвые не дышат. Дышат только живые, однако нет доказательств того, что бездыханные мертвые лишены совести (сознания). Прошлое понятия «я» и его развитие связано с речью и писаниной, что очевидно для исследователей. Например, любопытно различие между «я» рабов и хозяев.

К труду писца в римской и греко-ближневосточной культурах отношение сильно различалось; за римлян обычно писали образованные невольники (примеч. dcccxxix). Собственное «я» рабов писцов, как греков, так и евреев (потомков пунийцев) на Востоке, полностью отсутствовало (примеч. dcccxxx) и в ученом троллинге получило наименование индивидуальности (лат. individuum , неделимое). Рабы четко знали свое место (примеч. dcccxxxi) и не путали себя с богами-хозяевами (примеч. dcccxxxii). Однако знатоки отмечают особенность в поведении еврейского раба, определяя его, как «человека послушного через непослушание» (примеч. dcccxxxiii).

Это непослушание создает личность.

Все европейцы верят в Личность – богиню, явно сохраняющую древние черты принадлежности к неразвитому первобытному сознанию, где каждый имеет своего особого божка, умащивает его остатками пищи или наказывает в зависимости от собственных удач или неудач. Личность – богиня иррациональная (вздорная), ни одному европейцу не удалось внятно и понятно объяснить другим европейцам, что она такое, кто ее родители, каким навыкам она покровительствует, хотя до недавнего времени, когда в Европе господствовало христианство, в личности находили черты фамильного сходства с Богом-отцом, искру божественного и вечного в человеке. К первобытному непрофессиональному сознанию личность близка и в том отношении, что она явно связана с тотемизмом. Как дикари говорят: я – попугай, я – выдра, я – крокодил, так европеец твердит: я – личность. Это его тотем.

Может быть, поэтому личность – самое чувствительное и болезненное место европейца. Если погладить личность европейца по шерсти, похвалить его как личность и сказать ему, по возможности в присутствии других европейцев, «ты – личность», европеец на глазах начнет распухать от тщеславия и гордости, станет мягким как воск, способным на любое безрассудство, даже во вред самому себе, только бы без конца слышать: «Ты – личность, ты – личность…». Но не дай бог погладить личность европейца против шерсти – без драки не обойтись. Поэтому европейцы то живут мирно, когда они без конца уверяют друг друга, что они – личности, то враждуют и ссорятся, когда им это надоедает. «А ты кто такой?», «Ты меня уважаешь?» (сокращенное от «Ты меня уважаешь как личность?»), «Личность я или нет?» – типичные прелюдии европейских ссор от уровня личного до уровня государственного: любая война, горячая или холодная, любая конфронтация, любой конфликт начинаются у европейцев с выяснения вопроса о личности, причем удар в челюсть или бомбежка городов с воздуха считаются допустимыми и вескими аргументами в споре.