Василий Молодяков - Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера

Парижские переговоры Пуанкаре с Эндрю Бонар Лоу, преемником Ллойд Джорджа, 2–4 января 1923 г. завершились, по словам Морраса, «дружеским расставанием» (MMT, II, 188), а по позднейшей характеристике Боннэ – «разрывом франко-английского согласия» (BQO, 67). Англичане отвергли силовые меры, французы – предложения создать международный комитет экспертов с участием США, предоставить Германии мораторий на 4 года и зафиксировать суммы ежегодных платежей. Назвав 4 января оккупацию Рура «несчастием для экономической жизни всей Европы», Бонар Лоу, как сказал его «прогерманский» посол д'Абернон, «формально снял с себя всякую ответственность за результаты французского вторжения в Рур и выразил искреннее сожаление по поводу сложившейся ситуации. Одновременно французское правительство было заверено в том, что чувства дружбы между Англией и Францией остаются неизменными и что мы собираемся свести до минимума всякие предлоги для трений и конфликтов, вытекающих из французской акции» [207] Цит. по: Лемин И. М. Внешняя политика Великобритании от Версаля до Локарно. С. 379. .

«Франция вновь становится хозяйкой своих дел, – ликовал Моррас на следующий день. – Ей придется разбираться с ними в одиночку, но давно пора так поступать». «Я никогда не восторгался планом простой оккупации или окружения Рура», – заявил он, призвав к решительным действиям. «Военная прогулка до самого Берлина может ускорить дезорганизацию Рейха и придать центробежным силам уверенность в том, что их защитят от сил объединяющих». Чувствуя запах войны, он снова потребовал превентивных мер против «внутреннего врага», добавив: «Почему бы Пуанкаре не ввести в правительство Доде, Барреса, Бенвиля, несколько решительных монархистов и националистов?» (ММТ, II, 188–192). «А теперь… живо в Рур!» – озаглавил Доде передовицу 6 января: «Уфф! Наконец-то мы освободились от этой сердечной, но невыносимой опеки, от этого английского ига. <���…> Выпьем и снова нальем за вновь обретенную свободу действий!» (LDA, 217–221). «Я ставлю на хаос в Германии», – уверенно заявил он (LDA, 218).

Головокружение началось еще до успехов.

11 января французские и бельгийские войска оккупировали часть Рура площадью 4300 кв. км, где сосредоточены 80–85 % добычи германского каменного угля и 80 % производства железа и стали. Моррас торжествовал: «Через три года республика догадалась, что “Action française” было право, и оккупировала Рур» (WAF, 160). Формально вторжение ставило целью заставить Германию платить с помощью продуктивных залогов, т. е. конфискаций, причем у частных владельцев, хотя репарации – обязанность государства.

Имелись и другие причины. «Речь не об эксплуатации шахт и заводов Рура, но о контроле над ними», – признался Пуанкаре 19 февраля Барресу (GPR, 422). Однако близкий к деловым кругам журналист Фернан де Бринон утверждал, что многие магнаты французской металлургии не поддерживали идею оккупации Рура и тем более не были ее инициаторами, поскольку предпочитали мирно развивать с трудом налаженное партнерство с немцами, не отягощая его политическими конфликтами. Силовые меры попросту грозили их бизнесу большими убытками [208] Fernand de Brinon. France – Allemagne. 1918–1934. Paris, 1934. P. 53–59. .

Канцлер Куно осудил агрессию, отозвал послов из Парижа и Брюсселя и призвал население к «пассивному сопротивлению», в чем его негласно поддержал британский посол. «Протесты берлинского кабинета смешны, – писал Бенвиль в день начала оккупации. – Правительство, которое не управляет ни хозяевами, ни рабочими и тонет в пучине бумажных денег, способно лишь на бессмысленные жесты. <���…> Истинная проблема Германии, как и любой страны, заключается в правительстве. Порадуемся, что у нее оно плохое и что мы этому поспособствовали» (JBA, II, 88–89). «За границей и во Франции должны понять, – утверждал Баррес 16 февраля, – что сегодняшняя Германия представляет собой не великий народ, желающий сбросить оковы, но слепую толпу, которая душой и телом предана прежним амбициям. <���…> Германия не признает свое поражение. Рур – это лишь повод» (GPR, 303–306).

«Мы останемся в Руре сколько нужно, но ни минутой больше», – заявил Пуанкаре в начале оккупации, отрицая наличие экспансионистских намерений. «Для того, чтобы не уйти из Рура слишком рано, – провозгласил Бенвиль, – возможно, потребуется больше воли, чтобы войти туда» (JBA, II, 93). «Мы вошли туда, когда захотели, – бахвалился он в июле. – Мы останемся, если захотим. И никто не может заставить нас уйти оттуда. <���…> Мы можем быть спокойны и повторить, что лучше вызывать зависть, чем жалость» (JBJ, II, 185).

«Внешне триумф Пуанкаре был полным» (ДВФ, 68), но тактический успех обернулся стратегическим провалом. «Пассивное сопротивление» свело на нет экономический эффект похода, вызвав резкое падение франка, рост налогов и государственного долга – обратное тому, что обещал премьер, отправляя войска за «золотом бошей». Ллойд Джордж заметил, что «своим мелодраматическим нашествием на Германию в поисках репараций он продемонстрировал всё безумие попыток заставить немцев платить долги, когда касса пуста и кредиты исчерпаны» (ДЛД, 220). Дело было не только в «заговоре магнатов» и злой воле «прусских чиновников», как уверяли Баррес и L'AF . Тяжелая экономическая ситуация и произвол оккупационных властей вызывали волнения. Следовавшие за этим репрессии, включая стрельбу по бастующим рабочим, укрепляли антифранцузские настроения, которые объединили всех – от направляемых Москвой коммунистов до набиравших силу национал-социалистов.

Оккупация серьезно испортила франко-британские отношения. «Будучи хозяевами Рура, мы на равной ноге можем состязаться с импортирующими уголь англичанами и, в свою очередь, диктовать им наши условия», – писал орган промышленных кругов «L'Usine» (ПФИ, 172). Немцы тоже подливали масла в огонь. «Нынешние действия Франции, – говорил весной 1923 г. Эрих Людендорф журналисту Джорджу Виреку, представлявшему германо-американские круги, – могут быть поняты лишь как часть кампании против Англии. <���…> Вместо того чтобы вернуть англичанам долг, французы – с тонкой иронией, на которую они одни способны, – строят за их счет колоссальную военную авиацию, которая сведет на нет мощь британского флота» [209] George Sylvester Viereck. Arms, Not Alms, Declares Ludendorf, Germany's Need // The American Monthly. Vol. XV, № 7 (September 1923). P. 203. . «Цель Пуанкаре – не Германия и не Рур, но мировое господство, – подхватил Вирек. – Франция угрожает Лондону не меньше, чем Берлину» [210] Idem. The Anglo-French Duel for World Dominion // The American Monthly. Vol. XV, № 11 (January 1924). P. 333. .

11 августа британский министр иностранных дел лорд Керзон не просто осудил политику Пуанкаре, но пригрозил сепаратными действиями. Куно ушел в отставку и был сменен Густавом Штреземаном, который следующие шесть лет бессменно руководил внешней политикой Германии.