Альбер Шамдор - Саладин, благородный герой ислама

Вот в таком бедственном положении находилось христианство Востока в эти мрачные дни конца XII века. Находящийся в упадке двор был не способен избавиться от незримой опеки своих светских и духовных вассалов. На троне Иерусалима находилась женщина, Сибилла, навязавшая в короли не обладавшего достоинствами сеньора, выбранного ею за альковные подвиги. Младшая сестра королевы, Изабелла, вышла замуж за слабовольного Онфруа IV. Королева-мать, ветреная и алчная, влюбленная в патриарха, вмешивалась в политику только по просьбам своей камарильи надушенных и пошлых придворных. Рено де Шатильон, чей фьеф был одним из главных форпостов королевства, мечтал только о пирушках и грабеже богатых караванов. Граф Триполи внутри своих доменов думал лишь об ударе кинжалом, который избавил бы его от соперника. Боэмунд III Антиохийский, находившийся во власти блудницы Сибиллы де Бурзей, которая предавала христиан, сообщая Саладину сведения о передвижениях и численности франкских войск, покинул своих собратьев и забыл свою веру. Враг стоял у ворот. Все предвещало близкий разгром Иерусалимского королевства, основанного благодаря усердию, храбрости и набожности первых крестоносцев. Признаки упадка королевского авторитета и разложения нравов не могли остаться безнаказанными. «Древний враг человеческого рода, — пишет хронист той эпохи, — распространил повсюду дух соблазна и царствовал в Иерусалиме. Другие народы, воспринимавшие эту страну как светоч религии, видели, что теперь там творятся беззакония. Не поэтому ли Иисус Христос пренебрег своим наследием и позволил Саладину стать бичом своего гнева?».

Объявление священной войны халифом, представителем Пророка — заместителем Посланника Аллаха (халифату расули-Ллах) — встретило в Сирии большой отклик. Племена собирались, мечтая о богатствах Иерусалима, о добыче, захваченной на полях сражений, они съезжались из глубины пустынь под святые знамена джихада, развевавшиеся в руках фанатиков-муджахидинов. Бедуины, эти хищники трансиорданских степей, селившиеся поблизости от оседлых народов, из которых они тянули ресурсы более или менее законными способами, подошли к Палестине. Из племени в племя, из пустыни в пустыню великая новость, распространяемая поэтами, рассказывавшими в шатрах с наступлением'темноты возбуждавшие воображение воинов героические поэмы собственного сочинения, разнеслась по всей благословенной Аравии, и галилейские границы вскоре заполонило множество караванов, как в эпоху объединения кочевников накануне завоевания византийского и сасанидского Востока.

В марте 1187 года Саладин сосредоточил свои войска на севере Хаурана под командованием ал-Малика ал-Афдаля, которому поручил обеспечить необходимые запасы для длительной военной кампании. Слухи об этих приготовлениях достигли Иерусалима. Ги де Лузиньян во имя святой войны сумел помириться со своим соперником графом Триполи, и после ритуальных объятий в столице был созван совет, чтобы принять меры по защите королевства. Преобладало мнение, что необходимо срочно собрать имеющиеся в Галилее силы, и все мужчины, которые в состоянии носить оружие, в том числе и туркополы, были призваны на службу. Бароны также были обязаны явиться. Таким образом, если посчитать еще мобилизованных горожан и гарнизоны, присланные из крепостей, иерусалимскому королю удалось собрать на равнине Сефории, родного города Иоакима, отца Девы Марии, в трех с половиной милях к северу от Назарета две тысячи рыцарей и восемнадцать тысяч пехотинцев. Иерусалимский патриарх уговорил его взять с собой Крест Господень, присутствие которого должно было вдохновить воинов на защиту находившегося в опасности королевства. Сам Ираклий не был столь же храбрым, как отважные монахи, покинувшие свои тихие монастыри, чтобы облачиться в доспехи и умереть за свою веру. Он уступил честь нести на поле битвы знамя христиан двум своим сыновьям, рожденным в результате его незаконных связей. Один из них был епископом Лидды, другой — Акры. Постыдно уклонившись от обязанностей, наложенных на него саном, Ираклий думал, что — с его деньгами — он сможет бежать в Европу и вести веселую жизнь в компании дам, если дела королевства пойдут совсем плохо.

Поспешная мобилизация всех франкских сил привела к тому, что в городах и крепостях Палестины остались только женщины, дети да старики. Безусловно, король Иерусалима сумел собрать в Сефории одну из самых больших армий за всю историю крестовых походов. Но в тылу он не оставил никого, способного в случае необходимости преградить дорогу курдскому завоевателю, если тому удастся победить королевские войска. Со стороны Ги не предусмотреть эту возможность было большой ошибкой. Решать судьбу восточно-христианского королевства на одном поле битвы — конечно, непростительная глупость.

Еще до того, как он взял командование войсками на себя, Саладин постарался приобрести союзников даже во враждебном лагере. Мы уже упоминали, что он заключил политическое соглашение с Боэмундом III, гарантировавшее безопасность его границ на севере Сирии. И теперь все свое внимание он мог переключить на Палестину. 27 мая 1187 года он расположил свою армию в верховьях Аштара, к востоку от Тивериадского озера, и стал ожидать прибытия вспомогательных египетских и месопотамских войск под командованием множества государей, в общем, всей элиты Востока. Когда войска собрались, он сделал обход. Блестящий парад! «Долины и холмы покрывало огромное количество рыцарей Аллаха, — пишет историк ал-Имад, — наш лагерь растянулся на многие километры. Ночью, в грозу, Саладин объехал шестьдесят тысяч воинов». Как раз тогда граф Триполи Раймонд III, которого, как мы помним, Саладин пытался привлечь на свою сторону, обещая взамен иерусалимский трон, и должен был с ужасом осознать, в какую западню он попал, и, если у него оставалась хоть капля чести, отказаться от подписанного им четырехлетнего перемирия, призванного обезопасить его галилейские владения. Саладин вел с ним тонкую игру. Он попросил разрешения пересечь его земли, чтобы, как он утверждал, устроить небольшую демонстрацию у границ Святой Земли. Раймонд III, испугавшись армии своего нового друга, был вынужден дать свое согласие, но чтобы успокоить свою совесть, заставил мусульман пообещать, что они пересекут его границу на рассвете и вернутся обратно тем же вечером. Это был смехотворный и бессмысленный торг.

Саладин переправился через Иордан и двинулся к Фавору и Назарету. Отряд из ста пятидесяти тамплиеров, встревоженный приближением мусульман и не знающий об условии, поставленном графом Триполи, совершил героическое безумие, атаковав семь тысяч неверных. Под предводительством великого магистра Жерара де Ридфора они ринулись навстречу смерти с таким пылом, что внушили своим врагам невольное уважение. Хронисты славят этих героев, которые дали себя уничтожить в беспощадной схватке, но не отступили. Одно имя заслуживает того, чтобы войти в историю, — это Жаклен де Майе, маршал ордена тамплиеров, родившийся в замке Майе в Турени. Увидев, что все его товарищи мертвы и он остался один на поле боя, Жаклен стал защищаться с таким неистовством, что враги боялись приблизиться к нему. Они закричали, чтобы он сдался, обещая сохранить ему жизнь и свободу. Но, верный традициям своего ордена, тамплиер отказался. Раненый, он рухнул среди своих павших товарищей. Оглашая поле боя радостными возгласами, неверные добили его, каждый хотел омыть свой меч в крови героя. Храбрость Жаклена де Майе показалась им сверхъестественной, и так как они слышали, что христиане утверждают, будто в их рядах сражается сам святой Георгий верхом на белой лошади — а лошадь де Майе была тоже белой, — они поверили, что убили святого воителя, покровителя христиан. Они передрались за лоскуты его одежды, собрали его оружие и землю, где застыла его кровь, убежденные, что от этих драгоценных реликвий к ним перейдет храбрость, свидетелями которой они были. Когда мусульмане в сумерках переправлялись через Иордан, они несли на остриях своих мечей головы рыцарей, погибших в кровавой резне.