Альбер Шамдор - Саладин, благородный герой ислама

Как всегда, когда ему необходимо было принять важное решение, Саладин искал успокоения в молитве. Его секретарь не раз заставал султана в Иерусалиме, проводящим ночь в молитвах и размышлении. Когда муэдзин провозглашал утреннюю молитву, Саладин приходил в мечеть Ал-Акса и обращался к Богу: «Сегодня пятница, — пишет кади Ибн Шеддад, — священный день недели, день, когда молитвы могут быть услышаны лучше всего, как сказано в «Сборнике преданий Бухари». Теперь мы находимся в самом священном месте на всей земле. Султан совершит ритуальное омовение перед молитвой и раздаст милостыню без свидетелей. Затем, опустившись на колени, он произнесет между первым и вторым призывом на молитву речь двух ракатов. Он будет мысленно взывать к Господу и признается в своей беспомощности исполнить его волю…» Арабские историки настойчиво утверждали, что в этот период Саладин был очень одинок. Один из них рассказывает, что он созвал военачальников и эмиров в мечеть Ал-Акса, где после обычных молитв он заставил их поклясться в том, что они не оставят дело ислама, приводя им в пример Мухаммада, который в похожей ситуации потребовал такой же клятвы от своих товарищей. После этой церемонии он собрал диван и сказал им: «Сегодня вы — единственная защита ислама. Судьба мусульман, их имущество, их жизни, их свобода, их дети — все это в ваших руках. Вы спасете основанную нами империю и нашу веру. Если вы проявите слабость, если вы измените нам, вы, кто живет за счет государственной казны, мусульманская земля будет свернута, как Книга ангела [Сиджиль], ангела, обязанного записывать в свиток все человеческие поступки, и враги нашей веры вновь захватят эту страну, которую мы получили благодаря одной-единственной победе. И все наши жертвы, все денежные затраты, все наши победы окажутся напрасными. Ислам возлагает на вас все свои надежды». Осознавая серьезность этих слов и смутившись при упоминании имени Пророка, присутствующие долгое время хранили молчание и неподвижность, «как будто им на голову села птица» (арабская поговорка, извлеченная из хадиса). Следует отметить ловкость султана, напоминающую ту, которую он нам демонстрировал еще в начале своей необыкновенной карьеры. Он вот уже тридцать лет борется против захватнических устремлений христианства вовсе не для того, чтобы сохранить династию Айюбидов в Дамаске или в Каире, не для того, чтобы обеспечить себе влияние или славу. В разгар боя он только безвестный творец определенной работы, надеющийся на то, что Бог пожелает, чтобы она осталась в веках. Его имя, его временное могущество — лишь перышко на весах великих человеческих деяний. Нет, он ничто перед Богом без своих эмиров. Пусть эти доблестные соучастники выигранных совместно битв подумают еще! Ибо нужно выгнать всех, до последнего, христиан и даже само воспоминание о них с земель, которые принадлежат мусульманам…

Эмиры, кажется, позволили Саладину убедить себя, или, скорее, никто из них не осмелился выступить против султана, даже мятежный эмир Абу-л-Хейджа «Толстый», который возглавлял значительный контингент тюркских всадников и был особенно критичен в своих высказываниях. «Действительно, — сказали они, — все это время ты заботился о нас. Ты вытащил нас из грязи и возвысил до почетных званий и должностей. Все что у нас есть, это наши головы, и мы жертвуем ими на твоей службе». После этого все покинули мечеть, и у каждого сложилось впечатление, что Саладин вновь обрел дружбу своих эмиров. Но на следующий день старые тревоги ожили. Мамлюки, узнав, что диван согласился защищать Иерусалим, велели передать султану, что они не одобряют это решение. Они грозились покинуть Иерусалим, разойтись по соседним равнинам и нападать на лишенных воды христиан. Обеспокоенное мусульманское население готовилось бежать в Дамаск. И как раз в разгар этих событий пришло известие о гибели каравана из Египта, из-за чего оказалось разоренным большинство купцов из Иерусалима и земель Трансиордании. Повторим, что если бы в тот момент христиане появились в миле от Башни Давида, чудо бы произошло и ворота Иерусалима распахнулись бы перед ними… Но крестоносцы были так же нерешительны, как и мусульмане. Обе армии даже на расстоянии внушали друг другу страх. Конечно, герцог Бургундский и французы хотели атаковать, но английский король не хотел. Были ли у него тайные замыслы? Желал ли он сохранить престиж Саладина? Думал ли он еще о том, чтобы возвести кого-нибудь из своей семьи на иерусалимский трон, даже если ему, Плантагенету, придется разделить этот трон с Айюбидом? Утверждая, что вода повсюду отравлена, он отдал приказ о всеобщем отступлении. И 4 июля 1192 года, пока Саладин, покинутый частью своих лучших войск, думал отдать Иерусалим христианам, чтобы подписать, наконец, с ними мир, в этот день крестоносцы на рассвете сложили свои палатки и в третий раз двинулись обратно на побережье! Вообразите, как обрадовался весь исламский мир. Лучшие лампы зажглись во всех мечетях Иерусалима, Дамаска, Каира, а звезда Саладина засияла с новой силой. Что же касается крестоносцев, то они были разочарованы: «Когда христиане увидели, что им не удастся преклонить колени пред Гробом Господним, до которого им осталось всего каких-нибудь четыре лье, — пишет Амбруаз, — их сердца сковала печаль. Грустные и упавшие духом они возвращались по своим собственным следам. Их военачальники никогда не были так подавлены и смущены. В день, когда мы вернулись к Лидде и Рамле, исполнилось пять лет с тех пор, как мы потеряли Иерусалимское королевство». После этой разочаровавшей всех кампании в рядах армии участились случаи дезертирства. Одни возвращались в Европу, другие отправлялись в княжество Антиохия, проклиная английского короля, которого они обвиняли в измене…

Июль 1192 года. Снова заговорили о мире. Ричард I сделал первые шаги к примирению. На самом деле он был встревожен и спешил вернуться в Англию, где Иоанн Безземельный, горячо поддерживаемый Филиппом Августом, готовился отнять у него его земли. Ричард попросил брата Саладина ал-Адила, которого он только что посвятил в рыцари, передать султану, что во имя сохранения прочного мира между мусульманскими и западными народами он готов пойти на жертвы. Он отказался от своих претензий на иерусалимский трон, довольствуясь прибрежной полосой, расположенной между Яффой и княжеством Антиохия. Что же касается Иерусалима, то Ричард предложил султану, чтобы он снова стал христианским под защитой мусульман. Английский король согласился не пытаться больше отвоевывать ни пяди галилейской земли и жить в полном согласии с Саладином, если тот взамен пообещает уважать и оберегать свободное существование христианской религии в церквях Святого города, предоставит паломникам возможность свободно посещать Иерусалим и святые места, не взимая за это платы в айюбидскую казну, терпимо относиться к присутствию монахов и священников в церкви Воскресения и к присутствию двадцати английских солдат в иерусалимской крепости. Две недели назад Саладин подписал бы столь мягкие условия мира, которые закрепили бы за обеими сторонами имеющиеся на тот момент земли. Но на следующий день после отступления франков из Ал-Хиссы он не спешил брать на себя какие-либо обязательства, не ознакомившись с численным составом войск, которые он как раз приказал призвать под знамя ислама. Он проявлял сочувствие к желанию своего противника заключить мир, выказывал свое доброе расположение, обменивался с Ричардом трогательными письмами, сообщая ему, что его племянник, граф Генрих Шампанский, будет ему так же дорог, как самый любимый его ребенок. Он поддерживал видимость англо-айюбидского политического союза, союза, о котором так мечтал английский король, пытавшийся выдать замуж за брата Саладина одну из своих сестер, а теперь старавшийся обеспечить будущее своему племяннику. После обмена напыщенными письмами, после радушных встреч между Онфруа Торонским, специалистом по переговорам, и кади Хаджи Юсуфом, который пользовался доверием султана, наступило некоторое охлаждение. Саладин был согласен оставить франкам побережье, как они и просили, но при условии, что они пообещают срыть главные крепости, такие как Газа, Дарун, Аскалон, не без труда восстановленные английским королем, и что будущие границы установят, передав мусульманам в пользование крепости, построенные крестоносцами в глубине Ливана. Чтобы компенсировать английскому королю работы, которые тот проделал в Аскалоне, он уступил бы ему окрестные поселения и поля… Ричард отказался разрушить стены Аскалона, и переговоры были прерваны. Пока они тянулись, к Саладину прибыли войска из Мосула и Сирии. 26 июля он атаковал Яффу, охраняемую слабым христианским гарнизоном.