Джаред Даймонд - Кризис

Правительственные чиновники полагали (вполне обоснованно), что осужденным и поселенцам понадобится много времени, чтобы выяснить на практике, как выращивать достаточно пищи для прокорма. Потому Первый флот доставил и запасы продовольствия, а в дальнейшем Великобритания вела продуктовые поставки вплоть до 1840-х годов. Минуло несколько десятилетий, прежде чем австралийцы смогли организовать сколько-нибудь значительный экспорт в метрополию: поначалу вывозили добычу с охоты на китов и тюленей, с 1830-х годов стали отправлять овечью шерсть, с 1851 года, когда разразилась «золотая лихорадка», потекло золото, а когда появились суда с холодильными камерами, сделавшие возможными длительные морские перевозки, в Великобританию в 1880-х годах повезли мясо и масло. Сегодня треть шерсти в мире и поставляется в Австралии, где поголовье овец впятеро превышает количество людей. Но экономика страны после Второй мировой войны оказалась во власти горнодобывающей промышленности из-за полезных ископаемых, которыми так богат континент: Австралия выступает ведущим мировым экспортером алюминия, угля, меди, золота, железа, свинца, магния, серебра, вольфрама, титана и урана.

Этот краткий рассказ о заселении Австралии европейцами с 1788 года ничего не говорит о судьбе аборигенов, которые появились в Австралии намного раньше белых. В других британских колониях, будь то США, Канада, Индия, Фиджи или Западная Африка, британские колонисты обращались с коренными народами мирно, договаривались с местными вождями и князьями, либо брались за оружие и посылали «красные мундиры» [79] Прозвище английских солдат (по цвету формы). против местных войск и племенных союзов. Эти способы не годились для Австралии, где аборигены проживали малыми группами, не имели ни войск, ни вождей, ни князей. Они вели кочевой образ жизни и не селились оседло. С точки зрения европейских колонистов, это означало, что аборигены не «владели» землей.

Поэтому европейцы стали просто присваивать земли аборигенов, без переговоров и платы. Сражений с войсками аборигенов не случалось, бывали мелкие стычки с небольшими группами, порой спровоцированные нападением аборигенов на овечьи стада (для них эти овцы ничем не отличались от кенгуру и других диких животных, на которых они привыкли охотиться). В ответ европейские поселенцы убивали аборигенов; последняя крупная расправа (ее жертвами стали 32 аборигена) произошла сравнительно недавно, в 1928 году. Когда британский губернатор велел осудить и повесить европейцев, которые убили аборигенов, австралийская публика возмущенно зароптала, и колониальные чиновники в Лондоне сообразили, что они не в состоянии заставить британских подданных в далекой Австралии поступать «как положено» – например, перестать убивать аборигенов.

Поскольку аборигены были охотниками и собирателями, а не оседлыми фермерами, белые австралийцы смотрели на них свысока и видели в аборигенах «примитивных существ». Меня продолжает изумлять, насколько широко распространено это презрение к аборигенам даже среди образованных австралийцев. Один австралийский сенатор сказал: «Нет научных доказательств того, что они [аборигены] являются человеческими существами». Когда численность аборигенов сократилась вследствие болезней, убийств и лишения земель для кочевий, белые австралийцы начали думать, что аборигены вымирают. Австралийский епископ писал: «Аборигены исчезают. Через одно или два поколения, самое большее, последний австралийский чернокожий [т. е. абориген] уткнется лицом в мать-землю… Призвание миссионеров состоит в том, чтобы утешить и напутствовать вымирающий народ».

Со временем аборигенам запретили вступать в брак с неаборигенами без специального разрешения от правительства. Велись бурные споры по поводу разработанной в 1930-х годах политики насильственного изъятия «смешанных» детей (от союзов аборигенов и белых) и даже детей аборигенов из семей аборигенов, дабы они росли и воспитывались (предположительно для их же блага) в детских учреждениях или приемных семьях. С 1990-х годов стали звучать призывы к белым австралийцам извиниться перед аборигенами, но это движение столкнулось с сильной оппозицией. Премьер-министр Кевин Радд действительно принес официальные извинения аборигенам в 2008 году, но премьер-министр Джон Говард утверждал: «Австралийцы нашего поколения вовсе не обязаны принимать на себя вину за действия и политику прошлого, к которой они не причастны».

Если коротко, британская политика «Белой Австралии» была направлена не только на то, чтобы предотвратить появление в стране небелых иммигрантов. Она также предусматривала истребление небелых аборигенов, чьи земли захватили белые британские поселенцы, с чьими правами на эти земли никто не собирался считаться. Как надеялись многие белые поселенцы, аборигены скоро вымрут сами собой.

На протяжении первых десятилетий существования австралийских колоний иммигранты – свободные поселенцы, а также осужденные – прибывали из Великобритании (в том числе из Ирландии, в то время принадлежавшей Великобритании). Первая сколько-нибудь существенная по численности группа небританских иммигрантов стала с 1836 года заселять Южную Австралию. Эту колонию основали не как пристанище для осужденных, а как лагерь для переселенцев, поэтому управляющая компания тщательно отбирала потенциальных новичков среди европейцев. В частности, здесь привечали немецких лютеран, жаждавших религиозной свободы (к слову, этот мотив иммиграции более характерен для ранней истории Соединенных Штатов Америки, чем для Австралии). Эти немецкие иммигранты были белыми и обладали изрядным опытом; они занимались садоводством, разбивали виноградники, быстро адаптировались к австралийским условиям, и их прибытие практически не вызвало отторжения у британских поселенцев. Совсем иначе встретили десятки тысяч китайцев в 1850-х годах: их, заодно со многими европейцами и американцами, привлекла первая австралийская «золотая лихорадка». Этот приток иммигрантов обернулся последним в истории Австралии использованием британской армии для подавления гражданских беспорядков, когда толпа избивала, грабила и даже скальпировала китайцев.

Третья волна небританской иммиграции связана с обработкой сахарных плантаций в Квинсленде в 1860-х годах. На этих плантациях трудились жители островов Тихого океана – с Новой Гвинеи, других меланезийских островов и из Полинезии. Среди них изредка встречались и добровольцы, но большинство попросту похищали в ходе набегов на острова, причем зачастую эти набеги сопровождались убийствами. Сама практика получила название «поимки черных птиц» (поскольку островитяне были в основном темнокожими). Когда позднее плантации (особенно кокосовых пальм) появились на германской и австралийской частях Новой Гвинеи, колонизаторы применяли ту же австралийскую модель для «привлечения» работников с островов Тихого океана на свои новогвинейские плантации. Эта практика «найма» рабочей силы сохранялась на Новой Гвинее большую часть XX столетия: австралиец, которого я встретил в принадлежавшей Австралии части Новой Гвинее в 1966 году, рассказывал, что он был вербовщиком, но прилагал все усилия к тому, чтобы нанимать исключительно добровольцев, а также выплачивать им денежные премии. Он категорически отказывался признавать, что участвовал в «поимке черных птиц» (хотя само выражение активно употреблял), но вот, мол, некоторые другие вербовщики из числа его конкурентов таким не брезговали. Так или иначе, темнокожие рабочие на австралийских сахарных плантациях 1860-х годов, попали они туда добровольно или по принуждению, не смогли сделать население Австралии менее белым, поскольку трудились только отведенный срок, а по завершении контракта их из Австралии высылали.