Джон Барри - Испанка. История самой смертоносной пандемии

Нигде в мире пневмония не протекала так тяжело, как в Южной Африке — среди рабочих золотых и алмазных приисков. Эпидемии протекали по неизменному или почти неизменному сценарию, и каждая вспышка убивала 40 % заболевших. В 1914 г. южноафриканские промышленники обратились к Райту с просьбой разработать вакцину от пневмонии. Райт объявил об успехе. Но ни о каком успехе и речи не шло — более того, его вакцина сама по себе могла убить. Из-за этой ошибки коллеги-ученые наградили Райта насмешливым прозвищем — «сэр Almost Right» («почти прав», что созвучно с его настоящим именем — Almroth Wright).

Но к тому времени двое немецких ученых вплотную приблизились к решению проблемы, связанной с лечением и профилактикой пневмонии. В 1910 г. они обнаружили две разновидности бактерии: «типичный» пневмококк и «атипичный» пневмококк. Как и многие их коллеги, они задумались, о чем же может говорить эта разница.

Однако с началом Первой мировой войны изучение пневмонии практически застопорилось, и даже сам Ослер стал рекомендовать кровопускание: «Теперь мы прибегаем к этому методу куда чаще, чем всего несколько лет назад, но обычно уже при запущенной болезни. Я считаю, что кровопускание, сделанное крепким и сильным людям в самом начале заболевания при бурном его развитии, — прекрасный способ лечения» [269] William Osler, Osler's Textbook Revisited (1967). .

Ослер не утверждал, что кровопусканием можно вылечить пневмонию, он лишь полагал, что этим способом можно облегчить некоторые проявления. Но и это было ошибкой. И уже в 1916 г., в новом издании своего учебника, он писал: «Пневмония — саморегулируемая болезнь, которую нельзя ни остановить, ни укоротить никаким известным нам способом» [270] Там же. .

Американцы собирались оспорить этот вывод.

Когда Руфуса Коула пригласили возглавить госпиталь при Рокфеллеровском институте, он решил посвятить все свои силы борьбе с пневмонией и подключить к этому всю команду. Выбор был вполне очевиден — в то время пневмония была убийцей номер один в мире.

Для того чтобы вылечить или предупредить пневмонию, требовалось, как и в случае других инфекционных болезней того времени, научиться работать с защитной системой самого организма — то есть с его иммунной системой.

При заболеваниях, которые ученым уже удалось победить, антиген — мишень иммунного ответа, молекулы на поверхности инфицирующих микроорганизмов, на которые реагировала иммунная система, — оставался неизменным. При дифтерии опасность представляли даже не сами бактерии, а продуцируемый ими токсин.

Токсин — это не живой организм, он не развивается и имеет фиксированную форму, поэтому и производство антитоксина не представляло особой сложности. Лошадям вводили возрастающие дозы вирулентных бактерий, бактерии производили токсин, в ответ иммунная система лошадей вырабатывала антитела, связывающие и нейтрализующие токсин. После иммунизации лошадям делали кровопускание, форменные элементы (клетки) удаляли из крови, а сыворотку очищали, оставляя в ней антитоксин, который и спасал жизнь больным дифтерией.

Таким же способом производили противостолбнячный антитоксин, сыворотку Флекснера против менингита и некоторые другие сыворотки или антитоксины. Ученые вакцинировали лошадей от болезней, затем извлекали лошадиные антитела и вводили их людям. Это пассивная иммунизация — заимствование защитных средств иммунной системы из внешних источников.

Когда же вакцину используют для непосредственной стимуляции собственной иммунной системы человека — с тем, чтобы она сама начала вырабатывать защиту от бактерий или вирусов, — такая иммунизация называется активной.

Но при всех заболеваниях, поддававшихся в то время лечению, антигены, на которые и нацелена иммунная система, всегда оставались неизменными. Мишень была неподвижной — а неподвижную мишень легко поразить.

Пневмококк оказался устроен иначе. Это стало ясно после открытия «типичных» и «атипичных» пневмококков, а впоследствии было открыто множество типов этой бактерии. Различные типы несли на своей поверхности разные антигены. Кроме того, иногда тот или иной тип оказывался в одном случае вирулентным, а в другом — нет. Однако на вопрос, почему бактерия одного типа убивала, а бактерия другого типа приводила к легкой форме болезни или вообще не вызывала никаких симптомов, пока никто не планировал ответить посредством экспериментов. Решение этого вопроса было отложено на потом: для ответа требовались новые данные, которых пока не было у исследователей. Ученые сосредоточились на более осязаемых целях: на создании лечебной сыворотки или профилактической вакцины (а лучше — и того и другого).

К 1912 г. Коулу в Рокфеллеровском институте удалось получить сыворотку, оказывавшую заметное, пусть и не очень выраженное, лечебное воздействие при заражении одним из типов пневмококков. Потом он случайно прочитал статью Эвери, посвященную совершенно другой проблеме — вторичным инфекциям у больных туберкулезом. Узкая и схематичная, она была совсем не похожа на классическую научную статью, но все же произвела на Коула глубокое впечатление. В ней был дан сжатый, но вместе с тем добросовестный, конкретный и убедительный анализ, а выводы можно было применить и к другим направлениям в исследованиях. Кроме того, из статьи было понятно, что автор прекрасно разбирается в химии и способен проводить полноценные лабораторные исследования заболеваний у людей. Коул написал Эвери письмо и предложил ему работу в своем институте. Эвери не ответил. Тогда Коул написал ему второе письмо — но ответа опять не последовало. В конце концов Коул сам приехал к Эвери и пообещал еще более солидное жалованье. И тут выяснилось, что Эвери практически не читает писем. Ничего удивительного: голова у него была забита опытами. При личной встрече Коулу удалось уговорить Эвери. Вскоре после этого началась Первая мировая война, но еще до того, как Америка в нее вступила, Эвери начал работать над проблемой пневмонии.

Пневмония была страстью Коула. Для Эвери она стала настоящей одержимостью.

Освальд Эвери был маленьким, худеньким, даже крошечным — он весил не больше 110 фунтов (около 50 килограммов). Большая голова, пытливые глаза — его вполне могли бы в насмешку называть «яйцеголовым», если бы в то время уже существовало такое прозвище, дразнить и задирать в школе. Но даже если в детстве ему и доставалось от сверстников, это никак не отразилось на его характере: Эвери был дружелюбен, жизнерадостен и даже, пожалуй, весел.

Он родился в Монреале, в семье баптистского проповедника, но рос и воспитывался в Нью-Йорке. Освальд был весьма талантлив. На конкурсе ораторского искусства в Колгейтском университете он разделил первое место со своим однокашником Гарри Эмерсоном Фосдиком, который затем стал одним из самых выдающихся проповедников начала XX в. (брат Фосдика, Рэймонд, возглавил фонд Рокфеллера, а Джон Рокфеллер-старший построил для Гарри Эмерсона церковь в Риверсайде). Эвери играл на корнете-а-пистоне, причем настолько хорошо, что даже принимал участие в концерте оркестра Национальной консерватории, которым дирижировал Антонин Дворжак. Кроме того, он превосходно рисовал пером (в основном карикатуры) и писал маслом пейзажи.