Андрей Бесков - Восточнославянское язычество: религиоведческий анализ

Но прежде чем пытаться «переводить» язык мифа на современный нам научный язык, требуется определиться со спецификой понимания этого явления в данной работе. Самое непосредственное влияние на понимание мифа автором настоящей работы оказала мифологическая концепция И.М. Дьяконова, в рамках которой миф представляется способом выражения мироощущения и миропонимания человеком, ещё не выработавшим аппарат абстрактных обобщающих понятий и использующим для этой цели тропы (преимущественно метафору и метонимию) [12] Дьяконов И.М. Архаические мифы Востока и Запада. Изд. 2-е, стереотипное. — М., 2004. .

Однако при «переводе» (в другой терминологии — дешифровке) того образного, метафорического языка, которым говорит с нами миф, мы неизбежно сталкиваемся с проблемой научной верифицируемости полученного результата. Как отмечал ещё М.М. Бахтин, раскрыть и прокомментировать смысл образа или символа можно только с помощью другого (изоморфного) смысла символа или образа. С помощью научного анализа можно лишь относительно рационализировать данный смысл, углубить его с помощью иных смыслов возможно только в ходе философско-художественной интерпретации. Иначе говоря: «Истолкование символических структур принуждено уходить в бесконечность символических смыслов, поэтому оно и не может стать научным в смысле научности точных наук» [13] Бахтин М.М. К методологии гуманитарных наук // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. — М., 1979. С. 362. . В соответствии с этим постулатом требуется определиться с критериями научности, которыми будет руководствоваться автор этого исследования в своей работе, а вместе с тем и с методами, используемыми в работе.

Сложности, возникающие перед исследователем восточнославянского язычества при обращении его к мифологическому аспекту последнего, подчёркивались в отечественной науке давно и многократно. Более подробно эти вопросы будут освещены при дальнейшем изложении, в рамках третьего параграфа первой главы. Здесь же ограничимся кратким изложением занимаемой нами позиции.

В общем приближении, учёных, высказывавшихся на этот счёт, можно разделить на две группы, условно обозначив их как «оптимистов» и «пессимистов». Водораздел между этими двумя группами (а вместе с тем и между двумя типами исследовательских программ в области изучения восточнославянского язычества) проходит на уровне вопроса о возможности научного изучения мифологической составляющей этого явления.

«Оптимисты» (и в этом лагере, пожалуй, самой заметной фигурой является А.Н. Афанасьев) считают, что это вполне возможно. «Пессимисты» (кредо которых достаточно чётко выразил ещё Е.В. Аничков), считают, что поскольку древние мифы восточных славян до нас не дошли, то реконструировать их — задача для науки не выполнимая, ибо тут неминуемо должно вступить в свои права уже «художественное проникновение». А там, где вступает в силу художественное проникновение, наука заканчивается. Следовательно, её уделом может быть только изучение тех или иных аспектов культа на основе исторических источников. С большим пиететом относясь к этому научному ригоризму, автор данного исследования всё же относит себя к «оптимистам», считая, что возможности реконструкции не дошедших до нас мифов существуют, а «художественное проникновение» не стоит так жёстко противопоставлять «научному знанию», поскольку гуманитарное научное знание порой в некоторой степени инкорпорирует в себя элементы художественного прозрения. В этом отношении автор является в определённом смысле продолжателем традиции «мифологической школы» афанасьевского толка, считая его труд («Поэтические воззрения славян на природу») вполне актуальным и ценным и поныне, несмотря на всю имеющуюся, и, безусловно, во многом справедливую критику. Понимание мифа А.Н. Афанасьевым, во многом раскрывающееся уже в самых первых строках названного сочинения, конгениально пониманию мифа автором настоящего исследования: «Богатый и можно сказать — единственный источник разнообразных мифических представлений есть живое слово человеческое, с его метафорическими и созвучными выражениями». Но на данном этапе развития наук о человеке, данные представления можно существенным образом конкретизировать и углубить, используя для этого достижения современной эпистемологии, базирующиеся, помимо всего прочего, на достижениях биологии (нейрофизиологии) последних десятилетий, которые позволили по-новому взглянуть на способы обработки и репрезентации человеческим мозгом информации об окружающем мире. [14] Афанасьев А.Н. Мифы, поверья и суеверия славян (Поэтические воззрения славян на природу) (в 3 томах). — М.; СПб., 2002. Т. 1. С. 15.

Сознавая тот вполне очевидный факт, что мифологическая картина мира древних славян, воссозданная А.Н. Афанасьевым, слишком субъективна, спорна и, действительно, чересчур художественна, требуется найти способы преодоления этих недостатков. С этой целью в данном исследовании автор применяет структурно-функциональный анализ в рамках структуралистского подхода, предложенного К. Леви-Стросом в качестве инструмента изучения мифа и адаптированного к славянскому культурному ареалу отечественными семиотиками-структуралистами В.В. Ивановым и В.Н. Топоровым. Вкупе с компаративным методом, широко использовавшимся уже в XIX в., и применяющимся также в данной работе, структуралистский подход позволяет по-новому взглянуть на давно известные науке факты, привнося, вместе с тем, в исследование более строгую логику реконструкции древних мифологических представлений, нежели это было у А.Н. Афанасьева. Труды названных учёных-структуралистов, в особенности отечественных исследователей, во многом послужили фундаментом теоретико-методологической базы представленного исследования.

Теоретическая значимость работы состоит в уточнении таких понятий как «мифология», «восточнославянское язычество», разработке вопросов, связанных с возможностью изучения религиозной идентичности древнерусских язычников и реконструкции восточнославянской языческой картины (модели) мира.

Практическая значимость работы заключается в том, что результаты представленного исследования могут послужить основой для дальнейших научных изысканий в области реконструкции древней восточнославянской мифологии. Кроме того, полученные в ходе работы результаты могут быть использованы в качестве материала при разработке учебных курсов по религиоведению, истории и философии религии, сравнительной мифологии, культурологии.