Анджей Иконников-Галицкий - Чёрные тени красного Петрограда

Действия большевиков жестоки. Использование иноземцев для расправы с соотечественниками говорит о слабости, непопулярности большевистской власти, равно как и о том, что лозунги и практика левоэсеровского крестьянского анархизма (землю крестьянам и никакой власти сверху) находили путь к сердцам множества русских людей. (Ради справедливости отметим, что антибольшевистские силы тоже охотно опирались на иностранные штыки: чехословацкий корпус, войска немцев или Антанты.) И всё же июльские расправы, помимо банальной борьбы за власть, имели целью восстановление государственного порядка. В тот момент он мог явиться только в образе жёсткой, устрашающей диктатуры. Это было всё-таки лучше, нежели ничем не сдерживаемая революционная вольница.

Война без фронта и флангов разворачивалась и в деревнях, и в столицах. На такой войне невозможно понять, кто с кем воюет. Власть становится не только целью, но способом выжить. К ней ведёт один путь — насильственный захват; единственный способ её удержать — ужесточение репрессий.

В дореволюционной России смертная казнь являлась чрезвычайной мерой наказания, применить которую могли только военно-полевые суды или суд Сената. Февральская революция отменила её даже на фронте. Попытка восстановления стала одной из причин свержения правительства Керенского. После Октябрьской революции большевистско-левоэсеровский ВЦИК Советов снова отменил смертную казнь — как казалось, навсегда. Но на смену казни по приговору суда пришёл кровавый самосуд толпы. Расправы солдат над юнкерами в Петрограде и Москве, зверское убийство генерала Духонина в Могилёве, гибель депутатов Учредительного собрания Шингарёва и Кокошкина от рук кронштадтских матросов — всё это были только первые проявления нового революционного правосознания. Террор шёл в массы. В феврале-марте Петроград захлестнули две встречные волны: вооружённые грабежи и самосуды над пойманными грабителями. Вожди левых эсеров, анархистов и большевиков радовались «революционной инициативе масс» — и с безоглядной решимостью противились восстановлению смертной казни в судебном порядке.

Советская власть плыла по течению событий. В феврале Совет народных комиссаров призывал расстреливать на месте шпионов, бандитов и контрреволюционеров. Спустя два месяца, 23 апреля, на следующий день после разоружения анархистских отрядов, Совет комиссаров Петроградской трудовой коммуны выступил с заявлением, что «ни одно учреждение в городе Петрограде не имеет права расстрелов». 9 мая на заседании ЦК РКП(б) обсуждался вопрос: как быть с пленными белогвардейцами? Ведь белофинны беспощадно убивают пленных красных. В протоколе записано: «В настоящее время было бы нецелесообразно произвести массовые расстрелы, но против расстрела нескольких человек никто не возражает». Двумя неделями позже суд ревтрибунала приговорил к расстрелу — якобы за измену — «народного адмирала» А. М. Щасного. Этот первый смертный приговор, вынесенный Советской властью, вызвал бурю негодования со стороны левых эсеров. Не потому, что они были гуманистами, а потому, что проповедовали человекоубийство исключительно в виде стихийной инициативы на местах.

Убийство Володарского, попытка захвата власти левыми эсерами в Москве, мятеж командующего Восточным фронтом Муравьёва в Симбирске — эти и другие события того бурного лета неумолимо подталкивали большевиков к организованному, упорядоченному террору. Альтернативой ему мог быть только террор стихийный — никем не управляемый потокубийств. 26 июня Ленин отправил ставшую знаменитой телеграмму вождю красного Петрограда Зиновьеву: «Только что сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали. Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс… Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает».

Косноязычный и близорукий Моисей Урицкий, глава питерских чекистов, не справлялся с ситуацией. Примчавшийся из Москвы зампред ВЧК Я. X. Петерс 6 августа дал директиву колеблющемуся руководству петроградской ЧК: «Арестуйте всех французских, английских, сербских офицеров, за исключением имеющих дипломатическое качество». Петроградская ЧК и Комитет революционной охраны отреагировали незамедлительно и со значительным перевыполнением. 10 августа на стол Зиновьева легло донесение: «Для обеспечения тыла от попыток восстания в Петрограде арестованы все офицеры». На тот моменте городе было зарегистрировано 17 тысяч офицеров бывшей русской армии. Едва ли все они были в действительности арестованы — в городе не хватило бы мест для их содержания и сил для их охраны, — но факт массовых репрессий налицо. 19 августа вышло распоряжение, подписанное председателем СК СКСО Г. Е. Зиновьевым, комиссаром Петроградского военного округа Б. П. Позерном и председателем ПетроЧК М. С. Урицким: лица, виновные в контрреволюционной агитации, шпионаже, вербовке в белогвардейские армии, саботаже, взяточничестве подлежат расстрелу по единогласному решению всех членов коллегии ЧК с опубликованием их списков в газетах. 21 августа в «Петроградской правде» появился первый расстрельный список. Более 20 человек, среди которых офицеры Михайловского артиллерийского училища, обвинённые в контрреволюционном заговоре, несколько военнослужащих Красной армии и… четверо сотрудников ЧК. Мотивировка казни последних: «За намерение присвоить себе деньги, отобранные при обысках, и затем бежать». Едва воцарившись, террор обрушился на головы своих исполнителей.

И следующей жертвой стал сам Урицкий.

30 августа 1918 года около 11 часов утра председатель петроградской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией вышел из своего кабинета в здании бывшего Главного штаба на Дворцовой площади. В приёмной томились несколько просителей, в том числе молодой человек в студенческой тужурке. Урицкий спешил в Смольный; у подъезда его ждал автомобиль. Быстрым шагом главный чекист Петрограда проследовал мимо нервничающих просителей, вышел в коридор. Юноша в тужурке вдруг сорвался с места, кинулся вслед, на ходу доставая что-то из кармана. Раздался выстрел, Урицкий упал; юноша выбежал на улицу, оседлал прислонённый к стене велосипед и помчался по громадной пустой площади в сторону Миллионной улицы. Пока одни чекисты безуспешно пытались оказать помощь лежащему в луже крови Урицкому, другие на авто кинулись за убийцей. Чувствуя, что ему не уйти от погони, студент бросил велосипед и вбежал в подъезд одного из домов на Миллионной. Выбраться на чердак и убежать по крышам ему не удалось; его настигли, схватили. Суд был короток и суров. Канегиссер Леонид Акимович, бывший юнкер, студент политехникума, сочувствующий эсерам (и ктомуже двоюродный брат правого эсера Филоненко, близкого к Керенскому), был без пощады расстрелян.