Леонард Мосли - Утраченное время [Как начиналась вторая мировая война]

Между тем капитан Стэлен, получив намек от фрау Ригеле, на своем частном самолете кружился в небе над районом между чешской границей и Дрезденом. Он доносил в Париж, что в направлении Богемии происходит усиленное движение войск. Что думали в Париже по поводу его донесений, он так и не выяснил. На его донесения не было вообще никакого ответа.

Рано утром в воскресенье 12 марта небольшая группа напуганных руководителей Словакии проводила заседание па частной квартире на окраине Братиславы.

Новый премьер словацкого правительства Карол Сидор накануне вечером провел первое заседание своего кабинета в ратуше, в центре города, рядом с Дунаем, и очень быстро понял обстановку, которая складывалась. В десять часов, как раз в разгар оосуждения, двери внезапно распахнулись и в комнату решительно вошли Зейсс-Инкварт, гаулейтер Бюркель и пять человек, военная форма и знаки различия которых говорили о том, что они являются немецкими генералами. Они пересекли Дунай со стороны Австрии, и, как объяснил Зейсс-Инкварт насмерть перепуганным словакам, у них очень мало времени. События стремительно разворачивались.

Зейсс-Инкварт потребовал, чтобы словацкое правительство не медлило с провозглашением своей независимости. Он сказал, что для фюрера небезынтересна судьба Словакии, однако эта судьба может оказаться не очень завидной, если в Братиславе будут со дпя на день откладывать принятие решения о провозглашении независимости.

Затем, сопровождаемый генералами, Зейсс-Инкварт вышел, а гаулейтер Бюркель остался, чтобы шепнуть Сидору, что «фюрер взялся раз и навсегда решить судьбу чёхов. Ради бога, не тратьте больше зря времени и провозгласите независимость, иначе я даже не могу сказать, что произойдет с вами!»

Гораций Вильсон помнит, насколько счастлив был Чемберлен всю эту неделю. «Очень бодр. Исключительно оптимистичен», — вспоминает он.

В четверг премьер-министр устроил встречу с небольшой группой кулуарных корреспондентов 30 30 Как и их коллеги в Белом доме, эти корреспонденцы часто конфиденциально получают здесь такую информацию от министров или премьер-министра, которая раскрывает смысл тех или иных шагов правительства или которую нужно опубликовать без ссылки на источники. — Прим. авт. в своей комнате в палате общин и в столь благодушных тонах обрисовал перспективы для Европы, что корреспондент газеты «Дейли телеграф» па следующее утро писал, ссылаясь на «правительственные круги, близкие к кабинету», что «неофициальные и полуофициальные контакты недавно показали, как полагают, такую точку зрения, которая много ближе к истине, чем официальные заявления. Предстоящая в этом месяце поездка министра торговли господина Оливера Стэнли в Берлин приведет к еще одному шагу по пути урегулирования глубоких разногласий в Европе».

За несколько дней до этого министр внутренних дел Самюэль Хор советовался с Чемберленом по поводу речи, с которой он собирался выступить перед своими избирателями в Челси. Должно ли его выступление быть осторожным или обнадеживающим, мрачным или оптимистичным? «Бодрым, — ответил Чемберлен. — Для этого имеются все основания».

Поднявшись па трибуну в городском зале в Челси, Хор рисовал будущее в радужных красках. «Представьте себе, — говорил он, — что в Европе можно восстановить политическое доверие... Представьте себе, что народы Европы будут в состоянии освободиться от того кошмара, который их преследует, и от тех расходов на вооружение, которые их разоряют. Тогда мы могли бы направить изобретения и научные открытия на создание золотой эры...»

На следующий день, 11 марта, редакторы журнала «Панч» (не только юмористический журнал, но и один из рупоров близких к Чемберлену кругов, поддерживавших его политику) встретились на своем еженедельном совещании на Боувери-стрит, чтобы наметить план номера на очередную неделю. Редакционный художник Бернард Пардридж подготовил и положил на стол редакторов карикатуру, изображавшую призрак войны, исчезающий в окне дома Джона Булля, а сопроводительная надпись явно была направлена против тех, кто запугивал войной. Карикатура была одобрена для опубликования в очередном номере, выходящем 15 марта.

Теперь в Уайтхолл стали поступать донесения разведки из Праги, Варшавы, Братиславы и Берлина, в которых указывалось, что 15 марта германская армия войдет в Чехословакию, и каждое из этих донесений Кадоган пересылал Галифаксу, а Галифакс — Невилю Чемберлену.

Рано утром 14 марта Эрих Кордт позвонил по телефону из министерства иностранных дел в Берлине своему брату Тео в Лондоне.

«Тетушка Теодора завтра выезжает из Берлина, — сказал он. Эта простая фраза означала, что германская армия войдет в Чехословакию на следующий день. — Скажете ли вы об этом кузине Антеа?»—добавил он. Кузина Антеа была не только реальной родственницей братьев Кордт, но также и кодовым названием Англии.

«Антеа уже знает, — ответил Тео Кордт. — Но опа, кажется, не может вспомнить о договоренности. Она продолжает утверждать, что это не так важно».

«Я разочарован, — сказал Гитлер. — То, как вели себя ваши люди в Словакии последнее время, показывает, что они почти не отличаются от чехов», — с такими словами он обратился вечером 13 марта к Тисо и Дурчанскому в имперской канцелярии. Напротив них в другом конце комнаты сидели Риббентроп, генерал Кейтель и некоторые сотрудники министерства иностранных дел. Два словака стояли перед ними, склонив головы, и вежливо слушали; у них сложилось впечатление, что от них и не ожидалось ни слова в оправдание.

В течение получаса Гитлер шумно читал проповедь о грехах Праги, которая превратилась в «очаг беспокойства» после ослабления международной напряженности в результате Мюнхенского соглашения. Он говорил, что у него больше нет терпения, что судьба чехов должна быть решена раз и навсегда и что он ожидал лучшего от поведения словаков. Гитлер напомнил, что год назад перед ним стояла трудная проблема — разрешить или не разрешить венграм оккупировать Словакию, но тогда ему доказали, что Словакия хочет сама вести свои дела... «А что получилось? — спрашивал Гитлер. — Я отправил Вильгельма Кеплера в качестве своего посланника в Словакию, а Сидор заявил ему, что является солдатом Праги и будет противиться отделению Словакии от Праги. Если бы я знал об этом раньше, то не стал бы озлоблять своих друзей венгров и позволил бы событиям идти своим чередом».

Фюрер начал ходить по комнате, затем неожиданно повернулся кругом п, обращаясь к Тисо, сказал: «Я позволил словакам приехать в Берлин, чтобы быстро решить вопрос. У меня нет интересов к востоку от Карпат; мне безразлично, что там произойдет. Но я требую внести ясность в то, чего в действительности хочет народ Словакии. Я пе потерплю неустойчивости обстановки. Я и позволил вам приехать в Берлин, чтобы вы выслушали мое решение». Далее он сказал, что, если Словакия хочет получить самостоятельность, он будет поддерживать это стремление и даже гарантирует его, но сдержит свое слово только при условии, что Словакия даст совершенно ясно понять, что это ее желание.