Леонард Мосли - Утраченное время [Как начиналась вторая мировая война]

Гитлер в это время шептал Кейтелю: «Не беспокойся. Старик приедет не раньше десяти часов. Я дам ему два часа па отдых после дороги, а затем, в полночь, приму его».

Президенту Гахе и в голову не приходило, что, направляясь в Берлин, он шел прямо в западню. Правда и то, что он был старым человеком, и, однажды согласившись с реальными фактами Мюнхена и политическим господством Германии над Центральной Европой, он полагал, что, поскольку Чехословакия более не представляет опасности для Германии, то и для Гитлера она не может быть объектом вожделений. Разве его страна уже не находилась в орбите национал-социалистской Германии? Разве она не выполняет точно все то, что от нее требуют? Во всяком случае, разве не заявил Адольф Гитлер великим государственным деятелям Европы, что он вовсе не хочет иметь чехов в составе рейха, и разве он не присоединился к Англии, Франции и Италии в гарантировании независимости его страны?

Эти доводы могли убедить неосторожного старого человека в том, что для опасений нет никаких оснований. Но более проницательные советники должны были, конечно, предостеречь его; они могли сообщить о зловещих шагах немцев в течение последних нескольких дней, напомнить ему о той ненависти, какую Гитлер питает к чехам, и посоветовать ему оставаться дома. Но никто этого не сделал. «У мепя не было никаких подозрений относительно того, что они собирались сделать со мной», — говорил Гаха впоследствии.

Это был безрассудный старый человек. Всего тринадцать месяцев пазад австрийский канцлер Шушниг поехал на встречу с Гитлером, чтобы просить у пего совета и помощи, и Гаха мог бы вспомнить, что произошло с Шушни-гом и Австрией; или, по крайней мере, Хвалковский мог напомнить ему, что Австрия теперь уже была частью Германии и что канцлер Шушниг чистил отхожие места в одном из немецких концентрационных лагерей.

«Смотри, — сказал президент Гаха сгоей дочери, — они оказывают нам почетный прием».

Было уже 11 часов вечера 14 марта. Из-за плохой погоды специальный поезд прибыл в Берлин с опозданием на час, однако германское правительство решило, очевидно, соблюсти все протокольные формальности. Рядом со свастикой развевались чехословацкие государственные флаги, а на перроне вокзала Апгальтер был выстроен почетный караул эсэсовцев (как бы в насмешку — из той же эсэсовской части, подразделения которой в этот момент уже орудовали на территории Чехословакии). В сопровождении министра кабинета — начальника президентской канцелярии Отто Мейснера, Войтека Маетны с супругой, Хвалковского и генерала СС президент Гаха с дочерью торжественно шел мимо сомкнутых рядов почетного караула и, вглядываясь в холодную мглу, пытался вообра зить, что он инспектирует выстроенные перед ним войска. Дул сильный ветер, и хлопья снега проносились по перрону.

В конце концов и сами немцы, должно быть, осознали, что вся эта процедура была полнейшим фарсом. Огромный букет цветов, который миловидная девушка должна была вручить дочери президента, был унесен с перрона, а президента-старика и сопровождавших его лиц быстро посадили в автомашины и отвезли в отель «Адлон».

Здесь, когда президент ушел в свою спальню, его дочери были преподнесены букет цветов и коробка шоколада. Ей это показалось добрым началом, как и ее отцу, когда она положила ему в рот конфету как раз перед выездом в имперскую канцелярию.

«В имперской канцелярии, куда меня сопровождали Мейснер и Хвалковский, — докладывал позднее Гаха своему правительству, — во дворе был выстроен почетный ка-174

раул. Вслед за почетным караулом меня тут же встретил Адольф Гитлер, который вышел нам навстречу. Я ему сказал, что очень высоко ценю эту личную встречу с крупнейшим государственным деятелем нашего времени. Затем канцлер рейха пригласил меня сесть справа от него, рядом с самыми выдающимися личностями рейха, среди которых находились генерал-фельдмаршал Геринг, министр фон Риббентроп, генерал Кейтель».

Путешествие, холод, усталость и беспокойство — все это сказалось на старом человеке; у него почти пропал голос. Присутствовавшие нацистские главари с трудом сдерживали себя, чтобы не рассмеяться, когда они слушали чешского президента, а в одном месте Гитлер даже шепнул Кейтелю, что «голос у старого джентльмена как у горького пьяницы»,

Разумеется, у Гахи все еще не было ни малейшего подозрения, что через каких-нибудь несколько часов Германия вторгнется в его страну. Он пришел просить не пощады, а помощи, чтобы предотвратить развал своего государства. Он начал с долгих, смиренных и унизительных рассуждений по поводу своей карьеры на гражданской службе в Австрии. Гитлер прервал его, указав, что, поскольку время позднее, опп должны обсудить только политические мотивы, побудившие Гаху просить этой встречи с ним. Он дал знак, чтобы все, за исключением Хвалковского, Риббентропа и переводчика Вальтера Хе-веля, вышли из комнаты. Одпако в ходе последовавшей беседы Кейтель дважды входил в комнату. Первый раз он пришел, чтобы доложить, что подразделения эсэсовского полка «Адольф Гитлер» успешно заняли Витковпц и сталелитейные заводы в Моравска-Остраве. Эта новость была передана фюреру в письменной форме, и, разумеется, удовлетворенно кивнув головой, он ни словом не обмолвился об этом чехам. Во второй раз Кейтель пришел, чтобы напомнить Гитлеру, что время уже позднее.

Постепенно Гаха начал сознавать, что спаситель, к которому он пришел за помощью, чтобы выручить Чехословакию от надвигавшейся беды, обнаруживал все признаки своего превращения в акулу, и он начал взывать о пощаде для своей страны.

«Теперь я подхожу к мыслям, которые меня больше всего беспокоят, — звучал его гортанный шепот. — Я уже высказал свое мнение относительно провозглашения Сло-

вакией независимости. Я не лыо слез, по меня тревожит судьба моего народа — чехов. Я верю, что вы, ваше превосходительство, являетесь одним из немногих людей, которые правильно поймут меня, если я скажу, что Чехословакия имеет право на национальное существование. Географическое положение Чехословакии требует от нее поддерживать с Германией самые лучшие взаимоотношения. Это есть и будет основой для ее существования в качестве независимого государства, и такая линия одобряется огромным большинством чешского народа».

Гитлер слушал чехословацкого президента с явным нетерпением. Теперь он начал говорить, и Риббентроп и Хевель приготовились к неизбежному монологу. Он продолжался довольно долго, так как фюрер, получив возможность, изливал свою накопившуюся в избытке злобу. Его затаенная злоба против чехов забила ключом, когда он рассматривал двух невысокого роста чехов, униженно стоявших перед ним (те автоматически вскочили на ноги, когда Гитлер встал со своего места). Он стал перечислять все случаи проявленной со стороны чехов враждебности, начиная с 1936 года, а когда дошел до последних лет, перечисляя инцидент за инцидентом, им овладел приступ гнева.