Наталья Пушкарева - Женщины Древней Руси

Русская церковь препятствовала заключению браков с иноверцами: «Иже дщерь благоверного князя даяти замужь в ину страну, иде же служат опреснок и съкверноедению не отметаются, недостойно зело и неподобно правоверным сотворити своим детем сочетание: божественныи устав и мирскый закон тоя же веры благоверство повелевает поимати» [185] РИБ. Т. VI. Ст. 13. С. 7. По списку Троице-Сергиевой лавры вместо «благоверство» стоит «благородство», что меняет смысл статьи: замуж в «ину страну» отдавать можно, если «божественный устав» повелевает «поимати» благородного (родовитого) мужа. . За преступную связь с иноверцем «русска» (так называет женщину Устав князя Ярослава) наказывалась насильным пострижением в монашество; позже в ряде земель наказание ограничивалось штрафом [186] ПРП. Вып. I. УЯ. Ст. 17. С. 268; Вып. III. С. 173. . Этот запрет не распространялся на великих княжон, многие из которых были выданы замуж за иностранных королей.

Представители клира старались не допускать в браке смешения социальных и классовых различий: крестьянка и холопка в лучшем случае считались «меньшицами», т. е. вторыми женами; в худшем — свободный должен был или отказаться от притязаний на законное закрепление подобных отношений, или согласиться во имя брака стать холопом. Не случайны и в поучениях «Пчелы» (XIV–XV вв.) слова «от раб ведома есть жена зла и неистова»; они свидетельствуют о стремлении церковников устрашить посягнувшего на заключение брака с женщиной более низкого социального статуса [187] ПРП. Вып. I. РП. Ст. 110. С. 119; РО ГПБ, F. п. 1, № 44, л. 184. .

Ограничивалось и число замужеств: нормы христианской морали позволяли не более двух, ибо «бог совокупи — человек не разлучает». В феодальных республиках был разрешен и третий брак по смерти второго супруга и в случае, «аще кто будет млад, а детей не будет у него от перваго брака ни от втораго». Если брак заключался в четвертый раз, четвероженца немедленно «разлоучали» и лишали причастия, «донельже разрешится беззаконного брака», ибо «первый брак — закон, второй — прощение, третий — законопреступление, четвертый — нечестие: понеже свиньское есть житие» [188] РИБ. Т. VI. С. 204, 273, 281 (1410 г.), 515; АИ. Т. I. С. 161; «Об обрученьих…». С. 204. .

Древнерусской женщине любого сословия запрещалось вступление в брак с лицами, близкими ей не только по крови, но и по свойству, а также по родству возможному или будущему. В «Уставе о брацех» говорится о запретах близкородственных брачных отношений до шестого «колена» (степени родства). За нарушение этого предписания по византийскому закону наказывали плетьми, на Руси карали денежными штрафами [189] ПРП. Вып. I. УЯ. Ст. 20–26. С. 268–269; РИБ. Т. VI. С. 143–144. Ср. греческое законодательство о браке: «Эклога». С. 93. Коммент. к ст. 2. Отметим еще два условия, необходимых для вступления в брак: наличие двух-трех свидетелей и соблюдение сроков, так как запрещалось заключать браки в Рождественский (14 ноября–24 декабря по ст. ст.), апостольский (июнь), Успенский (1–15 августа) посты и на масляную неделю (МДРПД. XIX. Ст. 30. С. 117; Горчаков М. Указ. соч. С. 15–17). .

Сохранение невинности до брака закон не рассматривал как условие для его заключения. Девственности церковный закон требовал лишь от будущих жен представителей клира, а с людей мирских предписывал лишь взимать штраф в том случае, если «замуж пошла нечиста». Ведь главной целью церковников было венчать и венчать, утверждая церковную форму брака вместо умыканий на игрищах: «Понужайте, убо да веньчаются и живут законно» [190] РИБ. Т. VI (2). С. 46; (134). С. 924; МДРПД. XIII. Ст. 28. С. 92. .

Древнерусская церковь опиралась еще на дохристианские представления и традиции ответственности родителей за устройство семейной жизни детей (греческий закон подобных мер не предусматривал). Пять гривен золота штрафу должны были выплачивать «великие бояре» (гривна бралась с «меньших») лишь за то, что они не выдали вовремя дочерей замуж. В поучениях духовенству есть соответствующее указание: «…а которые девицы поспели, и вы их давайте замуж, а так бы лихих дел не делали. А которые вдовицы живут незаконно, а замужь не идуть, и вы их замужь давайте…» В этом вопросе церковный закон не делал исключения для холопок: «Господин, аще не оженить раба своего или рабы не дасть замужь, ведый, яко блуд творит…» Ведь цель была одна — венчальный брак, ибо «без венчания женитва беззаконна есть и неблагословенна и нечиста…» [191] ПРП. Т. I. УЯ. Ст. 5. С. 267; РИБ. Т. VI (134). С. 918–919, 925; МДРПД. XIX. Ст. И. С. 115. См. также: Щапов Я. Н . Древнерусские княжеские уставы XI–XV вв. М., 1976. С. 104; Он же . Княжеские уставы и церковь… С. 285–287. .

Древнерусские источники X–XV вв. почти не содержат полного описания элементов церковного венчания.

Краткое описание молитв и церковных обрядовых действий есть лишь в соответствующих «уставах» и «чинах» требников XV в.

Венчание происходило обычно «межи Рожеством и крещением», венчали после обедни либо вечером. Венчать мог любой священнослужитель — не монах. В ходе венчания жених становился по правую руку священника, невеста — по левую, оба получали «по единой свещи горящей». После надевания «перстней» (золотого — мужчиной, железного — женщиной) новобрачные «сплетали десныя рукы», священник же кадил на них «фимиам» и молился «велми гласно»; обратившись па восток, благословлял брак, «жизнь мирну и долголетну», желал «имети чада и внучата, наполнения дому благодатью и красотою» [192] НПЛ. С. 27; РИБ. Т. VI. С. 254, 274; Требники XV в. // РО ГПБ, Мих. Q. п. 9, л. 23–24 об.; Гильф. 21, л. 15 об.–17; Q. п. 1. № 473, л. 243. .

Большинство описаний свадебного ритуала было составлено также не ранее XVI в. Но ряд обрядов оставался почти без изменений на протяжении столетий; не случайно автор свадебной записи о бракосочетании Василия Ивановича с Еленой Глинской (1526 г.) подчеркнул, что все свершалось «как велось исстари, при князе великом Симеоне Ивановиче», т. е. в XIV в. В день свадьбы невеста находилась вначале в «хоромех» отдельно от жениха, что символизировало ее неизвестность будущему супругу (отсюда и само название «невеста», т. е. «неизвестная»). «Афоризмы» древнерусской «Пчелы» тоже косвенно свидетельствуют о бытовании традиции неизвестности невесты жениху до свадьбы: «В мутне воде не видети дна, а в невесте не разумети истины». Впрочем, принцип неизвестности существовал, по-видимому, не везде, что дало основание Н. И. Костомарову упомянуть об одной новгородской свадьбе XV в., когда перед поездкой к венцу дружка кричал: «Мы не фату приехали смотреть, а невесту!.. И жених видел свою суженую» [193] См.: Сахаров И . Сказания русского народа о семейной жизни своих предков. Ч. III. Кн. 2. СПб., 1837. Дополнения: Русские свадебные записи (далее: РСЗ). С. 120; «Пчела» XIV–XV вв. // РО ГПБ, F. п. 1, № 44, л. 184; Костомаров Н. И . Исторические монографии и исследования. Т. I. СПб., 1872. С. 158–159. .