Андрей Гладышев - 1814 год: «Варвары Севера» имеют честь приветствовать французов

Какие эмоции (чувства, страсти) вызывали казаки у местного населения при первой встрече? Страх, гнев, сострадание, печаль, радость? [284] С методологической точки зрения к истории эмоций чаще всего применяются два полярных подхода: универсалистский (экзистенциальный) и социально-конструктивистский. Универсалисты из когнитивной психологии или сторонники концепции «психического единства человечества» Ф. Боаса будут утверждать, что это «обычные» эмоции, врожденные, автоматические, т. е. те, которые всегда и везде испытывали люди при виде врага. Конструктивисты из антропологии и этнологии заговорили бы о специфике эмоций, обусловленной обстоятельствами места и времени, что в эмоциях есть место воображению, что у разных культур есть много общего в представлении о чувствах, но есть и специфика, что есть еще и эмоциональная оценка «Другого», которая будет зависеть от культуры, групповой принадлежности, личных особенностей: формы эмоций несут на себе следы разных культур. Как писал Л. Февр, нам еще предстоит выяснить, что означало слово «ярость» в эпоху Наполеона и как выглядел прилюдный приступ ярости. См.: Февр Л. Чувствительность и история // Он же. Бои за историю. М., 1991. С. 111. Перспективным в этой связи представляется подход Уильяма М. Реди, занимающегося изучением представлений о «чести» во Франции начала XIX в. и пытающегося примирить универсалистский и конструктивистский подходы. См.: Reddy W.M. The Invisible Code Honor and Sentiment in Postrevolutionary France, 1814–1848. Berkeley; Los Angeles, 1997. Иногда в историографии можно встретить утверждение о безразличии местного населения к появлению в их городах и деревнях войск противника… Трудно себе представить, что было именно так [285] Драматичности моменту первой встречи придавало и отсутствие на ней представителей наполеоновских властей, с захватчиками приходилось вступать в переговоры мэру и членам муниципалитета. Прибытие иностранных войск в ту или иную коммуну было, как подметил Ж. Антрэ, критическим моментом: правительственная администрация в этот момент часто отсутствовала, порядок поддерживать было некому, а контакт с неприятелем и реквизиции были неизбежны. См.: Hantraye J. Ор. cit. Р. 31, 223–224. . Но, тем не менее, на основании донесений префекта от 5 января 1814 г. А. Шюке так описывает реакцию населения Верхней Соны на появление врага: «…жители продолжали заниматься своими обычными делами, как будто ничего не случилось. <���…> Префект сообщал, что население поразил ступор» [286] Chuquet A. L’Alsace en 1814… P. 78. . Ф. Стинакер писал: «Как наступила оккупация, храбрость как будто была скована и сокращена до бессилия» [287] Steenackers F.-F. L’invasion de 1814 dans la Haute-Marne. Р., 1868. Р. 155–156. . Схожие наблюдения мы обнаружим и у Вейля, который, характеризуя первую реакцию на появление русских улан в Аньо (или Агено), ссылается на рапорты Витгенштейна и Барклая де Толли русскому императору от 5 января. Из этих рапортов следует, что вхождение не вызвало, кажется, никаких эмоций, никакого беспокойства со стороны населения, которое продолжало заниматься своими обычными делами, как будто ничего не произошло [288] Weil M.-H. Op. cit. T. 1. P. 39. . Историки почти единодушны в оценке реакции французов: начавшееся вторжение если и ужаснуло население, то оставило его безучастным. А. Уссэ писал, что на первых порах союзникам удавалось поддерживать дисциплину, но, как с сарказмом отмечал этот автор, казаки, башкиры, калмыки не были членами Тугендбунда и прекрасные прокламации и суровые приказы командования союзников или вообще не дошли до сознания этих неграмотных дикарей, или были очень скоро забыты [289] Houssaye Н. Op. cit. Р. 47. .

Кто-то пишет о «ступоре», «оцепенении», «равнодушии»; кто-то, как Ж. Тюлар, об «апатии»; кто-то, как А. Собуль, об «усталости от патриотизма»… Но во всех случаях речь идет не столько собственно об эмоциях французов, сколько об их нежелании в массовом порядке оказывать сопротивление интервентам. На это обращали внимание и русские военные. «Французы со времени революции испытали столько несчастий, что при нашем нашествии они не знали, радоваться ли им или печалиться, несем ли мы с собою окончание их бедствиям или продолжим еще на долгое время злополучия их» [290] Михайловский-Данилевский А.И. Мемуары… С. 28. , - свидетельствует А.И. Михайловский-Данилевский. В другом месте он же писал: «Французы равнодушно внимали голосу правительства, и при нашем вступлении говорили только о мире. Они ходили с мрачным, потупленным взором, с холодною вежливостью принимали постояльцев, и слышны были только их общие желания, чтобы скорее кончилась война» [291] Он же. Описание похода во Францию… Ч. 1. С. 60–61. «Народ здесь весьма равнодушен и убог. Если его не мучить, он оставит нас в покое», — писал Нессельроде из Лангра 14 января. Цит. по: Рей М.-П. 1814. Царь в Париже… С. 58. .

Французские авторы довольно часто акцентируют внимание на страхе перед «варварами», который заставлял крестьян оставлять свои дома и прятаться в пещерах и лесах. Но в действительности единой модели поведения не было: покинуть жилище означало обречь его на полное разграбление и даже разорение… Еще А. Уссэ признавал, что в одних деревнях при крике «Казаки!» население предпочитало убегать в лес, унося с собой пожитки и угоняя скотину. Другие же, доверяя прокламациям союзников, обещавшим неприкосновенность собственности и поддержание строгой дисциплины, оставались в своих жилищах [292] Houssaye Н. Ор. cit. Р. 15–16. .

Более того, есть свидетельства и о том, что где-то казаков население встречало с надеждой. Теодор Жюст писал, что бельгийцы с большим энтузиазмом приветствовали казаков как освободителей. Например, в Антверпене толпа восторженно рукоплескала и кидала вверх шляпы при въезде в город казачьего авангарда. Фламандские крестьяне, ненавидевшие французских агентов и инспекторов, приходили к русским или пруссакам и просили у них оружие, чтобы сражаться на их стороне [293] Juste Th. Le soulèvement de la Hollande en 1813 et la fondation du royame des Pays-Bas. Bruxelle, 1870. . Левенштерн приводит в своих мемуарах анекдотичный рассказ о том, как один казак занял Монс, вынудив небольшой отряд французских жандармов и взвод пехоты оставить город, после чего устроился в ратуше бриться и принимать угощенья от благодарных за «освобождение» бельгийцев [294] Записки генерала В.Н. Левенштерна // Русская старина. 1902. Т. 111. № 7. С. 191. .

Не только в Голландии или Бельгии, но и в самой Франции прибытие частей союзников, в том числе казаков, вызывало у местного населения самый живой интерес. Многие мемуаристы, как французские, так и русские, описывая события января 1814 г., обращают внимание на то любопытство, с которым французы на первых порах встречали диковинных воинов. Нужно сказать, французы дивились на иноземцев не только при их первом вступлении в город: городские стены и валы бывали усыпаны любопытными и тогда, когда войска союзников город оставляли. Иногда с риском для собственной жизни местное население собиралось посмотреть откуда-нибудь с холма или опушки леса над разворачивающейся в долине баталией [295] Так, жители Лиона развлекались, глядя на битву 20 марта 1814 г. при Лимоне. См.: Croyet J. 1814: L’armée de Lyon. URL: // http://sehri.over-blog.fr/article-1814-dans-l-ain-121006621.html (дата обращения: 14 января 2018 г.). .