Маркус Редикер - Корабль рабов

Но упрямая и стойкая жизнь побеждала ужас и жажду смерти. Общение с собратьями по несчастью помогло Эквиано выжить. Этим он обязан отчасти невольницам-женщинам, которые хотя и не принадлежали к народу игбо, но умывали его и по-матерински о нем заботились. Так как он был ребенком, его не привязывали, а так как он болел, то оставался «почти постоянно на палубе», где наблюдал все более суровую диалектику дисциплины и сопротивления. Команда становилась более жестокой, так как невольники пытались использовать все доступные средства сопротивления. Эквиано видел, как несколько человек из его голодных соотечественников украли несколько рыб, за что были злобно выпороты. Немного позже, в день, «когда море было гладким, а ветер слабым», он заметил, как три невольника вырвались и, перепрыгнув за борт через сетку, бросились в воду. Всех остальных команда тут же схватила и заперла в трюме, чтобы не увеличивать число самоубийств (Эквиано был убежден в смерти беглецов), затем команда спустила лодку, чтобы вернуть тех, кто прыгнул за борт. На судне поднялся «такой шум и беспорядок, которого я никогда не слышал прежде». Несмотря на усилия команды, двоим невольникам удалось достичь цели — они утонули. Третьего вернули и жестоко выпороли на палубе за то, что он «пытаться предпочесть смерть рабству». Так Эквиано описал культуру сопротивления, которая формировалась в среде невольников.

Часть стратегии сопротивления самого Эквиано состояла в том, чтобы расспрашивать матросов о работе корабля. В итоге это стало его путем к освобождению, потому что он тоже станет матросом, будет получать жалованье и выкупит свою свободу в возрасте двадцати четырех лет. Он писал о себе как о немногих людях на борту, которые были «самыми активными», что на морском языке XVIII столетия означало быстроту в выполнении судовых работ. Наблюдая за тяжелым трудом матросов, он был очарован и в то же время заинтригован их использованием квадранта 36 : «Я часто с удивлением наблюдал, как матросы проводят наблюдения, но я не понимал, что это означало». Матросы заметили любопытство умного мальчика, и однажды один из них решил ему помочь. Он позволил Эквиано взглянуть через линзу. «Это усилило мое удивление; и я теперь был убежден больше, чем когда-либо, в том, что это был другой мир и каждая вещь здесь была волшебной». Это действительно был другой мир, мир мореходов, и этот мир имел тайны, которые можно было узнавать. Эквиано сделал только первый шаг [164].

Вскоре на горизонте показался другой мир. Увидев землю, команда «громко закричала» и проявляла разные «признаки радости». Но Эквиано и остальная часть пленников не разделяли их волнения. Они не знали, что думать. Перед ними лежал Барбадос, центр исторической сахарной революции, жемчужины в короне британской колониальной системы и одно из наиболее полно реализованных и, значит, более жестоких работорговых обществ мира. Плантации маленького острова были конечной целью пути для большинства пленников на борту судна [165].

Когда корабль бросил якорь в переполненной гавани Бриджтауна, скрытого за лесом мачт разных судов, Эквиано и его товарищей по трюму накрыла новая волна страха. В ночной темноте на борт поднялись странные новые люди, и всех невольников вывели на главную палубу для осмотра. Торговцы и плантаторы, возможные покупатели, начали сразу же тщательно рассматривать Эквиано и его товарищей по плаванию. «Они также заставляли нас прыгать, — вспоминал Эквиано, — и показывали на берег, давая нам знать, что мы должны пойти туда». Они собирали пленников в «отдельные связки» для продажи.

Все время Эквиано и, возможно, остальные «думали, что эти уродливые мужчины собираются нас съесть». Скоро всех вернули назад в трюм, где их охватил новый ужас. Как Эквиано объяснил: «Предчувствия вызывали столько страха и дрожи, что всю ночь были слышны только горькие крики». Как долго это продолжалось, неясно, но в конечном счете белые посетители доставили на корабль «с берега несколько старых рабов, чтобы нас успокоить». Эти ветераны плантации Барбадоса «сказали, что нас не съедят, но заставят работать и скоро отведут туда, где мы увидим многих наших соотечественников».

Тактика, как оказалось, сработала: «Эти слова нас убедили; и вскоре после того, как мы сошли на землю, нас окружили африканцы всех языков».

Теперь Эквиано и другие были переправлены на берег, в «торговый двор», как он назвал место, где «нас всех держали вместе как овец в отаре, без различия пола или возраста», что могло показаться странным после таких разделений на корабле. Несмотря на мрачную неопределенность новой ситуации, достопримечательности Бриджтауна наполнили Эквиано новым удивлением. Он заметил, что здесь были выстроены высокие здания, совсем не такие, как были в Африке. «Я был удивлен еще больше, — отметил он, — когда увидел людей верхом на лошадях. Я не понимал, как это было возможно; и решил, что они использовали какие-то заклятия» [166]. Другие его товарищи по неволе, однако, так удивлены не были. Некоторые «пленники» из отдаленных частей Африки, без сомнения из северной саванны, заметили, что лошади «были такими же, как у них в стране». Другие говорили, что их собственные лошади были «крупнее, чем те, которых я тогда увидел» [167].

Несколько дней спустя продажа началась с «драки». Торговцы выстроили живой товар во дворе, затем прозвучал сигнал барабанной дроби, и покупатели вступили в отчаянную схватку за рабов, которых они хотели купить. «Шум и гвалт» испугали африканцев, они приняли алчных покупателей за вестников своей гибели. Некоторые все еще боялись каннибализма. Страх был оправдан, поскольку большинство будет съедено заживо — во время смертельно изнурительной работы по производству сахара на Барбадосе.

Теперь настало время для третьей разлуки, когда были разорваны связи, возникшие на корабле во время стоянки на якоре у побережья Африки и на Среднем пути через Атлантику. Эквиано отметил, что, без всякого сомнения, в этот момент «были порваны все взаимоотношения, и большинство друзей никогда больше не увидит друг друга». Он вспоминал грустную судьбу нескольких братьев, которых держали вместе в мужском помещении на корабле и которых теперь продали по отдельности разным хозяевам. Он писал, что «было мучительно смотреть на них и слышать крики, когда их уводили друг от друга». Мужей отрывали от жен, родителей от детей, братьев от сестер. Но горевали и рыдали не только кровные родственники, страшась разлуки. Многие страдали оттого, что у них отбирали «самых близких друзей», после того как похищенные из своих родных деревень невольники объединились в «своих страданиях и печали» на борту судна. Некоторые из этих людей были вместе на корабле целых восемь месяцев еще до начала плавания по Среднему пути. Они подбадривали и поддерживали друг друга во «мраке рабства». У них было единственное утешение, которое Эквиано назвал «маленьким счастьем быть вместе» — когда они вместе страдали, вместе сопротивлялись и вместе пытались выжить. Новое сообщество, которое возникло на борту судна, теперь рвали на части, забирая невольников «в разные стороны». С глубокой печалью Эквиано отметил, что «каждое нежное чувство», которое зародилось на борту судна, теперь было принесено в жертву алчности, роскоши и «жажде наживы» [168].