Маркус Редикер - Корабль рабов

Тем не менее пока еще он не был полностью оторван от своей культуры, так как по пути на побережье все еще оставался частью языкового сообщества игбо. Он писал, что «после того как его пленили, дорога заняла много дней», но вокруг говорили на «том же самом языке». Так же было и в Тинмахе. Как он пояснил, «с тех пор, как я потерял своих близких, я всегда находил кого-то, кто понимал меня, пока я не оказался на морском побережье». В дороге говорили на разных диалектах, которым он легко обучался. Он добавил, что на пути к побережью «я выучил два или три разных языка». Даже при том, что Эквиано страдал от «насилия со стороны африканских торговцев», он подчеркивал, что по дороге к побережью с ним обращались хорошо. Он был вынужден оправдать перед своими читателями этих черных людей, потому что «я никогда не встречал с их стороны жестокого

обращения с рабами, кроме тех случаев, когда те пытались сбежать».

Удивительный и ужасный мир невольничьего корабля стал для Эквиано, как для многих других, травмирующим переходом от подчинения африканским торговцам к насилию европейских хозяев. Для Эквиано это был момент настолько острого отчаяния, что он стал мечтать о смерти, и это желание впоследствии неоднократно будет возвращаться. На корабле действовало абсолютно чужое расовое мышление и восприятие. Моряки показались юному Эквиано злыми духами и внешне ужасными «белыми людьми». Более того, он внезапно испытал теплые чувства к африканским работорговцам, которые доставили его на борт судна, потому что это были «черные люди». Именно они попытались успокоить его, когда он потерял сознание на палубе, и именно они оставались для него единственной связующей нитью с домом. Когда они покинули корабль, то «оставили меня в отчаянии», лишив последней возможности «вернуться в родные края». Пройдя точку невозврата, он попытался подружиться с рабами-африканцами, так как себя он идентифицировал с «черными людьми». По крайней мере, они бы его не съели.

Для остальных обитателей корабля Эквиано использовал общее определение «белые люди», что, по его мнению, было в той или иной степени синонимом таинственного и ужасного насилия. В разговорах со своими соотечественниками, которые он потом записал, мальчик старался выяснить, откуда они приплыли, почему он не знал о них, есть ли у них женщины и что представлял собой корабль, на котором они приплыли. Большинство его замечаний о команде связано с насилием, обычно поркой за непослушание и попытки самоубийства. Самым распространенным в этих описаниях было слово «жестокость». Эквиано никогда не упоминал ни капитана работоргового судна, ни офицеров, свое понимание иерархии на судне он продемонстрировал только один раз — когда белого матроса запороли до смерти и выбросили за борт «как скотину» или животное.

Тем не менее в его повествовании было несколько моментов, когда отношения с европейцами не были отмечены насилием или жестокостью. Он пишет о том, как матрос предложил ему алкоголь, чтобы поднять настроение (хотя результатом стала еще большая паника). Иногда на их корабль поднимались матросы других невольничьих кораблей: «Несколько незнакомцев обменялись рукопожатием с черными людьми и махали руками, показывая, как я думаю, что мы должны отправиться в их страну; но мы не понимали их». Другой матрос позволил мальчику посмотреть на квадрант. Однако только когда Эквиано попал на борт «Трудолюбивой пчелы», его цельное представление о «белых людях» стало меняться. Его ранние впечатления сильно отличались от радикальных слов Библии, которые он цитировал в своей книге, что все люди были «одной крови».

Отношение к вынужденному изгнанию и разрыву всех связей проявляется в отсутствии имен в повествовании Эквиано, когда он описывает свои попытки найти свое место в мире безымянных незнакомцев. Рассказывая свою историю — с похищения из дома до прибытия в Вирджинию, за весь путь по суше и по морю, который длился шестнадцать месяцев, Эквиано не называет никого по именам — ни африканцев, ни европейцев, таким образом подчеркивая свое собственное одиночество и полное отчуждение. Он не упоминает даже имен родных — отца, матери или сестры. Это было не случайно, потому что Эквиано показал, что для него именование является актом власти, поскольку потеря имени была частью культуры порабощения, а присваивание нового имени могло быть проявлением насилия и господства. Именно на работорговом судне его имя — Олауда Эквиано — у него отняли, пока он не вернул его тридцать пять лет спустя. Он писал: «На борту африканского судна меня назвали Майклом». На следующем судне, шлюпе, плывшем в Вирджинию, его переименовали снова и назвали Джейкобом. Наконец, на борту «Трудолюбивой пчелы» его новый владелец, капитан Паскаль, дал ему четвертое имя: Густавус Васса. Эквиано с некоторой гордостью вспоминал, что он «отказывался откликаться на это имя и как мог пытался объяснить, что меня зовут Джейкобом» (почему он предпочел именно это имя, он не разъяснил). Но капитан Паскаль настаивал на этом новом имени, на которое мальчик «отказался откликаться». Сопротивление, как писал Эквиано, «принесло мне много побоев; и в итоге я подчинился». Таким образом, насилие лишило его настоящего имени, и оно же присвоило ему новое [171].

Эквиано видел, что его собратья-невольники — «большое количество черных людей, очень разных, скованных вместе цепью», составляли пеструю группу из разных классов, этнических принадлежностей и полов, перемешанных на борту работоргового судна. Он видел борьбу во имя выживания — за то, чтобы понимать и быть понятым. Для Эквиано все началось с черных торговцев, которые доставили его на борт судна. Затем он нашел своих «соотечественников» в мужском помещении трюма. Он также встретил на Барбадосе говорящих на языке игбо «многоязычных африканцев», которых работорговцы послали успокоить «негров с соленой воды», как называли новоприбывших по морю невольников. Эквиано оплакивал потерю своих соотечественников, говоривших с ним на одном языке игбо по дороге к Вирджинии: «Не было никого, с кем я мог поговорить». Но в то же время он общался с людьми, которые не знали его родного языка. Он писал, что говорил с кем-то «из отдаленного района Африки» и сам выучил английские слова, которые слышал от матросов на разных кораблях. Это, в свою очередь, помогло его общению с другими африканцами, особенно теми, кого забрали из прибрежных районов. Кроме того, Эквиано стал свидетелем появления нового языка — сопротивления действием, например, когда три раба бросили вызов команде и выпрыгнули за борт. Это способствовало сплоченности и солидарности на борту работоргового судна.