Маркус Редикер - Корабль рабов

Заболевшие матросы были вынуждены работать часто с фатальным исходом. Больной боцман был так ослаблен, что вел судно, привязав себя, так как он едва мог

держаться на ногах. Он скоро умер, и его «тело было, как обычно, брошено за борт, без всякого покрова, только в рубахе». На следующий день «его тело всплыло рядом с кораблем и в течение нескольких часов держалось рядом с судном — это было ужасное зрелище и, казалось, дало нам представление о жертве, вызывающей к небесам о мести за наше варварство!» Другой больной моряк упал из гамака и потерял сознание. Описывая, что было обнаружено на следующее утро, Стенфилд, как он сказал, «содрогался от ужаса». Человек «был все еще жив, но залит кровью — свиньи сожрали его пальцы и ноги до кости, и его тело было ими изуродовано самым отвратительным образом».

Большая часть матросов была покалечена самим капитаном, который, казалось, испытывал особое наслаждение, наблюдая за нанесением ударов. Из-за своей слабости он приказал, чтобы любого виновного привязывали к столбику кровати капитана и так пороли, чтобы он мог видеть жертву лицом к лицу «и наслаждался бы их агонизирующими криками, в то время как плоть жертв без милосердия раздирали: это было частым и любимым способом наказания». У капитана стало больше возможности получать наслаждение от пыток — в его руках теперь были и матросы, и невольники, которые, по словам Стенфилда, оказались в ловушке насилия.

Это было верно сказано и про матросов, и про невольников: «Порка, это любимое развлечение, применялась как к бедным неграм, так и к матросам». Ничто не могло остановить зверства — ни раса, ни возраст, ни пол, ни закон, ни милосердие.

Как и многие моряки, Стенфилд считал, что невольникам в определенном отношении жилось несколько лучше, чем членам команды. По крайней мере, у капитана был экономический стимул их кормить и поддерживать во время долгого плавания по Среднему пути. Стенфилд писал: «Рабы, учитывая внимание, которое уделяют их состоянию и пропитанию, находятся во время путешествия в лучших условиях, чем матросы». Но он также добавляет, что «что раздражение и капризы их общего тирана выплескивались на всех без всякой разницы». Он также приводил доводы против стандартного тезиса защитников рабства, которые утверждали, что «интерес» не даст капитану обращаться с «грузом» плохо. «Внутренние страсти, которые питались этой жестокостью, заставляли его терять контроль». Демон жестокости регулярно побеждал разумные доводы.

Судно было теперь переполнено «несчастным грузом». Стенфилд описал состояние невольника, зажатого в трюме ночью:

Стенфилд постоянно, и особенно по ночам, слышал звуки невольничьих судов: «длинный стон», «надрывные мучения», крики, предсмертные песни, «вопли горя и отчаяния». Болезни были значительной частью этой жизни. Вдыхая «зараженный воздух» среди «зеленой заразы», лихорадка «разгуливала по грязной палубе». Стенфилд повторяет слова врача-аболициониста Александра Фальконбриджа о том, что работорговое судно было похоже на «скотобойню — там кровь, грязь, страдание и боль».

Стенфилд отмечал, что реакция невольников на эту мрачную действительность имела разные стадии — от печального смирения до горячего негодования:

Стенфилд описал и другой кошмар Среднего пути — когда по утрам открывались решетки и невольники выбирались на палубу после шестнадцати часов темноты в трюме. Стенфилд сравнил трюм с «вредоносной пещерой», даже пастью монстра, когда из нижних палуб

Из этого «зловонного тумана» появлялась «шатающаяся толпа». Стенфилд описал двух мужчин, которые были «тесно связаны цепями». Их пришлось с трудом тянуть наверх. Один из них ночью умер, второй был еще жив. После того как мертвеца освободили от оков, он стал «морским грузом»; его труп «соленые монстры хватают с дикой силой». Стенфилд понял, что акулы были частью корабельного террора. Распорядок дня начинался с того, что « безрадостную трапезу готовят белые тираны ». Для тех, кто отказывался есть, «порка следует за поркой, в безграничной, жестокой ярости». Боль от кнута заставляла некоторых падать в обморок. Для тех, кто был избит, но все еще отказывался от еды, на палубу приносили устрашающий расширитель рта — speculum oris .

Две женщины, которые были «одними из лучших невольниц на корабле», видели это насилие и решили протестовать. Они бросились друг другу в объятия и выпрыгнули за борт. Когда они утонули, другие женщины «страшно закричали, и многие из них были готовы следовать за своими спутницами». Их немедленно заперли, чтобы предотвратить массовое самоубийство.

Стенфилд вспомнил ночь, когда на нижней палубе рабов было так много, что они были «стиснуты до боли», но оказалось, что потребовалось найти место для новых невольников, доставленных на борт. Это привело к «сильным крикам», так как в трюме стало невыносимо тесно. В женской части одна из новых невольниц опрокинула бочонок с нечистотами. На следующее утро ее привязали к столбику кровати капитана, «лицом к его лицу», и он приказал отхлестать ее кнутом. Когда «невольный палач» (был это матрос или раб, Стенфилд не уточнил) сжалился над женщиной и не стал бить ее так сильно, как требовал, он, в свою очередь, был связан и выпорот. После этого избиение женщины продолжилось. Стенфилду, к которому после смерти врача перешла аптечка, пришлось залечивать раны на ее теле, хотя он не умел этого делать.

Наконец, Стенфилд бегло упомянул, но отказался подробно описывать случай насилия капитана над маленькой девочкой. Он только намекнул на нечто, «что