Иван Плотников - Правда истории. Гибель царской семьи

С нашей точки зрения, мы имеем дело, в сущности, с одним и тем же документом, с теми лишь нюансами, что некоторые машинописные копии (или одна, что хранилась у сына Юровского) имеют рукописное добавление М. Н. Покровского в конце о месте захоронения, получении из Перми в Екатеринбурге не «телеграммы», а «телефонограммы», да приписки последнего и развертывание сокращений в тексте («ком.» — «комендант» и т.п.). На наш взгляд, выявление Ю. А. Бурановым текста «Записки», написанного рукой М. Н. Покровского, и им сделанной приписки под машинописным текстом, тем более хранение документа Юровским и его семьей, лишь доказывает факт совместной работы над ним не столь грамотного участника событий и маститого историка. Ю. А. Буранов же, принимавший в ранних публикациях «Записку» за подлинный документ, ныне постепенно меняет позицию и в итоге приходит к совершенно противоположному выводу: о полной сфапьсифицированности этого документа по заданию свыше. И не только. Он фактически утверждает, будто документы, воспоминания всех других участников трагических событий также сфальсифицированы. Его позиция наиболее полно отражена в вышедшем недавно под его редакцией сборнике «Правда о екатеринбургской трагедии» (М., 1998). Теперь многие авторы, причем не только публицисты, но и историки, часть которых представлена в том же сборнике, принимают точку зрения Буранова о сфальсифицированности и «Записки» Юровского — Покровского, и других документов Юровского и прочих участников расстрела и захоронения. Не нарушая стройности изложения, мы подробно рассмотрим позицию Ю. А. Буранова в примечании, 45здесь же, во Введении, скажем лишь об основных аспектах темы с материалами Я. X. Юровского.

Безусловно, находившийся в семье Юровских машинописный текст отпечатан с рукописного документа, написанного Покровским. Мы считаем, что Покровский лишь обработал представленный Юровским текст, нуждавшийся в доработке из-за малограмотности последнего. Очевидно, имеется и, надо надеяться, где-то хранится существующий исходный материал, составленный Юровским после приезда в Москву во второй половине июля 1918 г. с документами и драгоценностями расстрелянной Царской Семьи, скорей всего в виде доклада, либо позднее в 1919-1920 гг., в более конкретизированном варианте. Вполне вероятно, что Покровский использовал не только текст Юровского, но и его устные дополнения и разъяснения. В силу того, что текст «Записки» дооформлялся Покровским, в ней о событиях и говорится не от первого, а от третьего лица («ком.» — «комендант», «он» и т.д.). Появившиеся в связи с новыми обстоятельствами публикации об отсутствии документа, составлявшегося Юровским, и недостоверности, тем более фальсифицированности текста «Записки», безосновательны. В подлинности «Записки», текстуально дооформленной Покровским, но исходящей именно от Юровского, очевидно его доклада Свердлову и устных дополнений, сомневаться не приходится, также, как и в докладе 1934 г. Следует указать на наличие третьего документа, исходящего от Юровского. Это — автобиография, где цареубийство описано как наиболее значимое и достойное дело всей жизни. Назван документ: «Свидетельствую: слишком все было ясно для народа». В нем три раздела: «Детство», «Николай нашел свое место» и «Как меня искали». Центральным и наиболее объемным из них является именно второй. Этот документ подписан Юровским и датирован: «Апрель-май 1922 г. Москва». Следует сказать о его содержании чуть подробнее, поскольку он не только не анализировался, но, собственно, почти никем из исследователей не введен в научный оборот и имеет, по нашему мнению, наибольшую ценность из всех трех, по крайней мере более обстоятельно и откровенно освещает и убийство с его подготовкой, прямым указанием на решающую роль во всем центра, и более чем двухсуточный процесс захоронения с последующим выездом в Москву для доклада Я. М. Свердлову. Юровский полнее описывает бытовые подробности, подготовку и само убийство, но особенно — процесс захоронений и перезахоронений, вплоть до их детализации. Называется более широкий круг лиц, задействованных в казни и захоронении. Даны ориентиры и первого, и второго мест захоронения. В воспоминаниях излагается и определенная «идеология» убийц и убийства — как большого блага не просто, по дежурному, для «революции», но и для людей вообще, похоже и для самих жертв. Так, мы читаем: «И, однако, какая красота: восставшие [2] Цитируется с сохранением орфографии источника. В целом документ составлен достаточно грамотно. В стилистической обработке его Юровскому могли оказать помощь близкие, например дочь Римма, окончившая 2-ю Екатеринбургскую женскую гимназию. для раскрепощения человечества, даже в отношении своих злейших врагов являют безпримерное великодушие, не оскорбляя, не унижая человеческого достоинства, не заставляя страдать напрасно людей, которые должны умереть потому, что того требует историческая обстановка. Люди строго выполняют тяжелый революционный долг, расстреливаемые узнают о своей судьбе буквально за две минуты до смерти». Не оскорбили, не унизили! Но как возмущается Юровский в последнем разделе документа — «Как меня искали» производившимися белогвардейцами арестами и допросами его родственников — матери, двух братьев и других! Они предпринимались в связи с широко распространившимися слухами о том, что Юровский оказался в тылу белых и где-то скрывается, возможно, у кого-то из многочисленных родственников. Между прочим, ни один из этих родственников не был расстрелян, все остались в живых.

Документ — «Свидетельство» Юровского во всех основных аспектах совпадает с двумя другими. А если существует, будет выявлен и опубликован письменный доклад его Свердлову в июле 1918 г., то, вне всякого сомнения, совпадение мы будем наблюдать и тогда. И главное: ныне сверхизвестная «Записка», видимо, 1920 г., скорей не составленная, а для текстуального улучшения переписанная Покровским с оригинала — доклада Юровского, подтверждается содержанием «Свидетельства» 1922 г. с автографом Юровского и докладом «живьем» в 1934 г., с авторской правкой и подписью на расшифровке стенограммы. Из текста особенно явственно видно, что текстуально использовались и «Записка», и «Свидетельство». 46Споры о подлинности или не подлинности всех трех документов, освещении событий теперь просто беспредметны. И все эти документы составлялись для закрытого, сверхсекретного хранения, несли в себе правду с оговоркой лишь в том, давать ли ее всю, а именно: о процессе принятия решения в верхах, действиях их представителей и о том, что Юровскому лично о себе, своих ошибках как исполнителя (в частности, в выборе первого места захоронения) было невыгодно писать. И, наконец, что-то выпало из памяти. Остается только пожелать исследователям обратиться еще к «Свидетельству», пристально вникнуть в его содержание и использовать при воссоздании картины тех трагических событий.