Сесили Веджвуд - Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Ближайшим другом короля был его седеющий, скупой на слова, ученый канцлер Аксель Оксеншерна, и только от него шведский монарх принимал советы и упреки. Густаву II Адольфу была свойственна импульсивная горячность гения, Оксеншерну как человека дела отличала трезвость ума; он превосходно умел переводить головокружительные концепции своего господина на язык фактов. «Если мы все будем так же холодны, как вы, мы замерзнем», – однажды отчитал его король. «Если мы все будем так же горячи, как ваше величество, – отвечал Оксеншерна, – мы сгорим».

Канцлеру требовалось нечто большее, чем двенадцатилетняя разница в возрасте, чтобы приобрести свою необычайную власть над королем; в чем-то он имел равные способности со своим господином, а в чем-то дополнял его; он обладал той же громадной энергией, той же быстротой мысли и гибкостью ума, той же или даже большей твердостью памяти и организаторским даром. Оба они отличались одинаково железным здоровьем, что было немаловажно в те времена постоянных опасностей и неразвитой медицины. Оксеншерна, например, мог похвастаться способностью крепко спать даже посреди тревог и угроз. Лишь дважды, по его словам, ему не спалось из-за политических осложнений, и оба раза во время войны в Германии.

Если Оксеншерна и не производил впечатления такой же властной личности, как его король, то только потому, что его гений был менее агрессивен; он был прирожденным дипломатом, любезным, но скрытным, расчетливым, но по сути честным, его невозможно было перехитрить, но трудно было ненавидеть. Он знал немецкий и французский языки, особенно французский, которым владел с поразительной беглостью и никогда не упускал тонких двусмысленностей, к которым порой прибегали французские дипломаты. Несмотря на блестящую дипломатию и эффективное правительство как до, так и после смерти короля, он так и не нашел способа применить на деле все свои гуманистические таланты. В своем мировоззрении и интересах он предстает гораздо более цивилизованным и великодушным человеком, нежели сам король: самоотверженный, преданный, доброжелательный в личных отношениях, способный на глубокую привязанность, мечтающий поднять шведскую культуру и облегчить жизнь подданных – таков был человек, чья главная роль в европейской истории заключается в том, что благодаря ему война в Германии продолжалась еще 16 лет. Нельзя отрицать того, что и в мирное, и в военное время он проделал огромный труд по государственному управлению страной, но все его мирные свершения лишь ярче подчеркивают, сколь много потеряла Швеция и Европа из-за того, что такие люди, как он, должны были тратить силы на организацию массового убийства. И в конце концов, как ни прославились бы шведский монарх и его полководцы, какой бы толчок к развитию ни получила шведская торговля, даже в Швеции вред перевесил пользу, поскольку честолюбие военных ослабило центральную власть, лишения истощили народ, а территориальные приобретения оказались неоправданными. Оксеншерна все свои силы отдал на службу государству и королю, но беда в том, что и они, и сам его век требовали от него служить неправому делу.

Никогда еще Германия не видела такой армии, которая высадилась вместе с Густавом II Адольфом. К померанскому берегу пристали 28 военных кораблей и 200 транспортных судов с 16 эскадронами кавалерии, 92 пехотными ротами и сильной артиллерией – всего 13 тысяч душ [63] По более точным данным, 12 500 человек пехоты и 2000 человек кавалерии. . Войско было невелико, но король уже начал набирать рекрутов в Германии, да и не собирался выигрывать войну одним лишь численным преимуществом. В отличие от многоязычных орд наемников его армия обладала общим сознанием цели. Конница и артиллерия в основном состояла из шведских подданных, поддерживаемых чувством национального единства: от высоких, мускулистых жителей Южной Швеции, светловолосых и светлоглазых, до казавшихся немцам людьми лишь наполовину коренастых, смуглых лапландцев на их мохнатых пони, и поджарых, бесцветных финнов, детей морозной страны, – все они одинаково были подданными и соратниками короля. Он был их государем, их генералом, почти что их богом.

У пехоты, напротив, шведским было только ядро, остальные же в основном состояли из шотландцев, немцев и других наемников, завербованных во время войн. Густав II Адольф не пренебрегал распространенным обычаем зачислять в армию заключенных с одним лишь принципиальным отличием от прочих полководцев: он требовал от солдат верности не только знамени, но и идеалам, за которые он сражался и за которые сам был готов умереть. Он брал в армию приверженцев любых религий, но официальным вероисповеданием в его войсках было лютеранство. Дважды в день проводились молебны, и каждому солдату вручали карманный сборник церковных гимнов, подходящих для боя.

Дисциплина была безупречна в теории и сравнительно эффективна на практике. Существовал твердый запрет нападать на больницы, церкви, школы и связанное с ними гражданское население. Четверть дисциплинарных нарушений, упомянутых в военном уставе, каралась смертной казнью; в отсутствие короля его полковники имели право на месте выносить приговор.

Но и эта суровость, возможно, оказалась бы безрезультатной, если бы не личность самого короля. Главной причиной беспорядков в любой армии была несвоевременная и нерегулярная выплата жалованья, а этого не могли предотвратить ни Густав II Адольф, ни Аксель Оксеншерна. Швеция была страна небогатая и не выдержала бы слишком сильного напряжения; канцлер, контролировавший финансы, старался оплачивать военные издержки за счет сборов и пошлин, взимавшихся в Риге и менее крупных портах польского побережья [64] Рига (основанная немецкими крестоносцами в 1200 г. на месте поселения ливов) была захвачена Польшей в результате Ливонской войны в 1581 г., а в 1621 г. ее захватили шведы. , но денег не хватало, и механизмы распределения средств очень часто ломались. Густав II Адольф платил своим людям другой валютой. Он постоянно заботился об их благополучии, и если было мало денег, то у них, по крайней мере, не было недостатка в хорошем питании и одежде. Каждый получал плащ на меху, перчатки, шерстяные чулки и сапоги из непромокаемой русской кожи. Как заметил Томас Роу, король обладал «особым даром делать так, что его соратники оставались довольны без денег, ибо он каждому – боевой товарищ и, помимо добрых слов и обхождения, дает им столько, сколько имеет». В крайних, и только в крайних случаях он позволял солдатам в ограниченных рамках удовлетворять свои насущные потребности путем грабежа.

У превосходной дисциплины королевских войск была обратная сторона. Когда по политическим или стратегическим соображениям он хотел разорить страну, его люди, сбросив привычную узду, охотно наверстывали упущенные не по своей воле возможности.