Сесили Веджвуд - Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Эту новость во Франции восприняли со смятением. Ришелье с лицом, искаженным тревогой и гневом, заявил венецианскому послу, что намерен бросить политику и уйти в монастырь. Потеря Казале и Пинероло, расторжение союзов с голландцами и шведами, утрата поддержки германских князей – к таким итогам привела дипломатия отца Жозефа. Между тем Фердинанд II, преисполненный благодушия победителя к побежденному, попрощался с послами, выразив исключительное почтение к Ришелье и французскому королю.

Фердинанд II выжал из отставки Валленштейна все, что мог. Его другой ход – отмена Эдикта о реституции – мог бы дать ему еще большие выгоды. Эггенберг молил его сделать это. Король Швеции перешел в наступление; каждый день приносил новые слухи о его продвижении – у него 50 тысяч человек, вот он взял Гюстров, вот Веймар, – Регенсбург полнился ложными слухами и страхом. Это было неподходящее время для ссоры с протестантскими курфюрстами. Отмени он Эдикт о реституции, и протестная встреча курфюрстов Саксонии и Бранденбурга закончилась бы, ведь они сами издали манифест с заявлением, что только этот эдикт препятствует установлению мира в империи. Католические курфюрсты были готовы обсудить с ними этот вопрос. Конечно же, Фердинанд II должен уступить ради блага своей династии.

Но Эггенберг натолкнулся на бескомпромиссное упрямство. Фердинанд II прекрасно разыграл одну из своих карт, но не хотел и слышать о том, чтобы выложить вторую. Поступиться Валленштейном и эдиктом – это были для него несопоставимые шаги. Первый был связан исключительно с политикой, другой же был символом веры. Этот подспудный фанатизм, который до той поры позволял ему благополучно преодолевать все препятствия на жизненном пути, здесь сослужил ему дурную службу.

Еще не кончился август, а в Регенсбурге уже говорили, что Фердинанд II никогда не уступит, и все время, пока курфюрсты совещались, имперские войска в Вюртемберге продолжали свое беспощадное освобождение монастырских земель. То есть в Регенсбурге император одержал триумф только над Ришелье, но не над князьями, и в ноябре курфюрсты разошлись, не решив почти ни одной проблемы, ради которых собирались.

Получив согласие голландцев вывести их военные силы из Клеве-Йюлиха, Фердинанд II вынужденно обещал удалить и все другие войска, отказавшись тем самым от идеи секвестра и отложив спорный вопрос голландского нейтралитета в долгий ящик. Имперская армия должна была перейти под командование Максимилиана и Тилли, то есть император вернулся на позиции пятилетней давности, еще до вмешательства Валленштейна. Эдикт о реституции предстояло подробно обсудить на общем собрании князей. Не состоялось ни избрания «римского короля», ни объявления войны в интересах Испании.

Свою дипломатическую победу над Францией Фердинанду II пришлось уравновешивать двумя тяжелыми поражениями. Да и то самое правительство, ради чьих интересов он пожертвовал собственными, не проявило к нему никакого сочувствия. Испанцы в Мадриде возмущались тем, как император уладил дело Клеве-Йюлиха, и им не хватило ума оценить то, что он сделал для них в Мантуе.

В самой империи политика Фердинанда II провалилась. Испанцы со своими требованиями слишком сильно надавили на еще не прочную конструкцию. Вместо того чтобы объединить Германию, съезд в Регенсбурге разделил ее, в результате чего Максимилиан и Католическая лига вновь стали главенствовать в политике Фердинанда II, а два протестантских курфюрста отмежевались от своих собратьев, выразив новый протест меньшинства. В эту растущую трещину король Швеции вонзил клин, который расколол империю, словно прогнившую доску.

Фердинанд II потерпел фиаско, как и Максимилиан, Иоганн-Георг еле-еле попытался создать национальную организацию, достаточно сильную, чтобы решить национальные проблемы. Регенсбургский съезд ознаменовал собой конец того, что мы хоть с каким-то основанием могли бы назвать германским периодом войны, и начало периода иноземной интервенции. Шведский король высадился в Померании, и немецкий народ снова склонился под бичом войны, которую не начинал и не мог остановить. Собрание, которое должно было покончить с 12 годами бедствий, лишь возвестило начало еще 18 лет войны.

Конфликт шел между Францией и Испанией, а Германия служила полем битвы. Только это и прояснилось в шумных спорах в Регенсбурге; кому надлежит господствовать в этом уголке мира – Габсбургам или Бурбонам? Фердинанд II с его представлением о единой империи, Максимилиан с его германской католической партией, Иоганн-Георг с его лютеранами-конституционалистами, Валленштейн с его армией – все они были орудиями соперничающих династий.

Война пока еще оставалась подковерной, поскольку ни Ришелье, ни Оливарес не были готовы выступить друг против друга в открытую. Французскую монархию все еще сотрясали отголоски едва утихшего восстания; испанскую казну истощили войны в Голландии и Италии, и соперники стремились уничтожить друг друга иными средствами. Истинное благо для Германии, говорил Ришелье, в том, чтобы ею правили немцы, без испанцев; Регенсбург показал ему, что немцы, по крайней мере в лице их склочных правителей, неспособны проводить такую политику. Поэтому ради безопасности Франции ему не осталось ничего иного, кроме как убрать испанцев при помощи иностранных союзников.

Голландцы были полезны в борьбе с Испанией в Нидерландах, но для Германии у них не осталось лишних сил. Союз с Англией развалился прямо у него в руках. Король Дании, потерпев неудачу, сложил оружие. Методом проб и исключений Ришелье в конце концов обратил внимание на короля Швеции. Немецкие протестанты, по словам Ришелье, смотрят на Густава II Адольфа как на луч света во тьме, и французский министр поспешил заручиться теплом его восходящего солнца для Франции. Проект франко-шведского договора был составлен в общих чертах в декабре 1629 года, и, хотя Густав II Адольф до сей поры его не утвердил, французские агенты держались поблизости, и для окончательного подписания договора требовалось только уладить несколько подробностей. Ришелье, не теряя времени, отказался от обещаний не помогать врагам императора, которые его агенты дали в Регенсбурге.

Пока Ришелье вел переговоры с королем Швеции, заменив открытую войну кознями исподтишка, Оливарес старался укрепить Испанию, чтобы открытая война с нею стала слишком опасной. Он сосредоточил усилия не на Германии, а на Нидерландах и пытался обеспечить возрождение Испании за счет подавления голландских конкурентов, восстановления торговли в Антверпене и отвоевания колоний.