Кирилл Вертяев - Курдский национализм. История и современность

Ситуацию в Восточной Анатолии в конце XIX — начале XX можно называть «этнополитической головоломкой», в том числе и с точки зрения определения феномена возникновения курдского национализма. Для объяснения этого феномена можно сослаться мнение чешского теоретика современных подходов к анализу проблем национализма Мирослава Хроха, который писал, что анализ развития национализма у недоминантных групп, подобных курдам, ведет нас к пересмотру понятия самого «национального движения», в виду отсутствия вокабулярного (словарного) определения национального движения недоминантной группы в мультиэтническом государстве.

Достаточно сказать, что еще со времени подписания Договора об альянсе («Сенед-и Иттифак») в 1808 году, который разграничивал полномочия центральной и периферийной власти в империи, политические коллизии, связанные с объединением знати в борьбе за власть, в Восточной Анатолии никак не были связаны с интересами рядовых членов аширетов — курдских племен, но касались исключительно отношений знати, их домов, а также их борьбы за неприкосновенность собственных династий.

Поэтому границы и определения такого государства, как «протонациональной» дефиниции были различными: они никогда не выходили за границы распространения сферы влияния того или иного лидера, представителя знати, либо за границы воображаемого государства, которое лидер пытался создать как путем покорения соседей, так и в результате соглашения с ними.

Действительно, социально-иерархическую структуру Османской империи и тогдашнего сообщества курдских (как впрочем, и арабских) племен объединяло то, что характерной для такого общества ценностью являлась знатность (« аяннийе »), которая сочеталась с устоявшимся в сознании его членов презрения к низкому сословию, крестьянам и не-мусульманам (« райя »). На примере курдов можно увидеть, что в обществах, которые сталкиваются с проблемой выживания в условиях ограниченных ресурсов, когда не столько экономический рост сколько доступ к таким ресурсам, в том числе и к такому ресурсу, как власть, остается превалирующей ценностью, происходит форсирование и пересмотр процесса распределения этих ресурсов в условиях очевидной отсталости производственных средств.

Следуя достаточно обобщенной модели, предложенной Геллнером, курды в мостах своего традиционного расселения имели в течение долгого периода характеристики общества, которое объединяло своих членов с целью производства продуктов питания на основании довольно стабильной технологии (отгонное скотоводство). Мировоззрение, на котором зиждется такое общество, предполагает устойчивое сотрудничество между обществом и природой, а недостаток гибкости и относительно невысокий потолок его продуктивности приводит к тому, что ценности в таком обществе стабильно привязаны к иерархии, принуждению и насилию. По мнению Геллнера, в обществе, подобному «донационалистическому» Курдистану, индивид или группа не получают ничего, повышая эффективность своего труда, но они получают практически все, завоевывая или получая от центральной власти благоприятную позицию в общественной иерархии, статус. Для члена этого архаичного общества имеет значение в первую очередь его позиция, место в табели о рангах, но отнюдь не продуктивность или эффективность его труда. Цель индивида — стремиться к власти, не расходуя сил на повышение производительности труда.

В идеале такого рода власть основана не на принуждении, а на силе норм и традиций, а также на авторитете лидера складывающегося естественным образом сообщества [45] Под «естественным образом» здесь стоит подразумевать простой мальтузианский организации сообщества, основанном на универсализации распределения ограниченных благ и жизненно важных ресурсов, включая и такой ресурс, как власть-собственность. . И лишь по мере институционализации авторитета лидеров к нему добавляется принуждение, как существенный элемент становления государственности.

В первой половине XIX века курдский этноареал уже не был глухой периферией империи, куда не ступала нога европейца. Идеология национализма, которая по сути уже была инициализирована начавшимся распадом Османской империи, событиями на Балканах и в Греции в первой половине XIX века становилась известна в курдском этноареале в основном через европейские миссии, число которых стало здесь значительно возрастать. Угроза захвата этого региона Россией, усиление политического влияния Англии, Франции, а позже Соединенных Штатов и Германии, поход войск каирского паши Мухаммеда Али на Стамбул через Восточную Анатолию — все эти события на протяжении первой половины XIX века не оставляли этот регион покинутой окраиной, которая жила в неведении относительно происходивших вокруг и внутри Османской империи политических изменений.

В этот период в хозяйствовании внутри Османской империи фактически сформировалась категория «деребейликов» вотчин местных князей. На протяжении XVII–XIX веков в результате робкой попытки децентрализации власти формировалась прослойка влиятельных аянов (знати), которая в условиях курдских феодальных вотчин («деребейликов») постепенно приобретала зримую самостоятельность. Это выражалось в стремлении периферийных феодалов к мобилизации, к расширению собственной власти, опираясь при этом скорее на общественный договор между соседями, чем на договор с центральной властью в Стамбуле. Курдское традиционное общество, построенное на непререкаемом авторитете вождей, шейхов практически один в один повторяло иерархический порядок устройства губерний Османской империи, который покоился на авторитете назначаемого халифом/султаном губернатора (вали), полномочия которого закреплялись султанским ферманом 1826 года. Согласно этому ферману главы провинций назначались уже не из числа приближенных султану лиц, а из числа представителей наиболее влиятельных местных элит.

По мере ослабления власти Порты в восточных провинциях Анатолии происходила институционализация существовавшей системы полунезависимых феодальных княжеств, управляемых местными аянами, которые на протяжении XVII–XVIII века оставались связанными лишь формальными обязательствами перед административно-политической системой Османской империи. Интересно отметить, что в советской востоковедческой литературе было распространено мнение, что аяны Османской империи, в период упадка ее могущества становились за счет ростовщичества полноправными властителями в периферийных областях империи, постепенно превращаясь в крупных феодалов-землевладельцев, которые приобретали широкое экономическое влияние и авторитет среди местного населения. Статус землепользователя играл, безусловно, определяющую роль. Однако исторические документы свидетельствуют, что в зависимости от региона происхождение и функции аянов Османской империи были различными. Так, например, в арабских провинциях аяны зачастую происходили из числа посредников между правительством и народом. Знатью считались также улемы (религиозные посредники) и племенные вожди. В провинциях, населенных курдскими племенами, аяны происходили из числа суфиев, а также племенных вождей и представителей тех семейств, которым в силу различных причин удалось добиться весомого статуса в провинциальной административной иерархии Османской империи. Особенностью курдских аянов было еще и то, что выдвигавшийся из числа курдов местный авторитет не только совмещал функции управления и контроля над охранявшими его воинскими подразделениями, но и являлся своеобразным гарантом порядка и спокойствия в вверенной ему провинции. Параллельно с сосредоточением в руках такого аяна все большей власти происходило и формирование его личной гвардии.