Мария Тендрякова - Охота на ведьм. Исторический опыт интолерантности

Это и есть тот самый «перевертыш» в сознании от толерантности к нетерпимости.

В этой запредельной реальности, где оказывается нелегитимное существо, возникает механизм, описанный Р. Вальцем и названный им « парадоксальной коммуникацией». Парадокс заключается в том, что любое действие жертвы обвинения, каким бы оно ни было, только подтверждает ее вину. Молчит – значит, сказать нечего, значит, признает свою вину. Возражает, спорит, защищается, – но разумные доводы и обычная логика не распространяются на нелюдя и изгоя, а разговоры только способствуют распространению слухов (Шверхофф, 1996, с. 325).

Эта же «парадоксальная коммуникация» не оставляет обвиняемому шанса доказать свою непричастность к вменяемым ему преступлениям. «Парадоксальная коммуникация» утверждает априорную виновность обвиняемого и оправдывает правомерность любого действия по отношению к нему.

И в законодательстве, и в повседневной жизни процветает логика средневековой ордалии, которая уповала на высшую справедливость. Чтобы доподлинно убедиться в виновности подозреваемого, его испытывали водой: если подозреваемый не шел ко дну, это означало, что вода его не принимает, так как ему покровительствуют темные силы, и что его вина очевидна, и его следует казнить; а если несчастный тонул сразу, значит, невиновен, и его можно оправдать. Истина превыше всего!

Любой террор поражает своей безудержной жестокостью, от костров инквизиции до сталинских репрессий: «Если враг не сдается – его уничтожают». Последняя формулировка несколько лицемерна, пусть даже враг и будет сдаваться, его все равно уничтожат, не простят, не поверят в раскаяние, сочтут все уловкой, простить можно преступника, но не нелюдя (мол, затаился, ждет своего часа, но правосудие не обманешь…).

За апологией жестокости во все времена стоит делегитимизация, она снимает последние барьеры на пути репрессий, необходимо быть беспощадным к тем, кого признали врагом человечества.

Милосердие и жалость приносятся в жертву великой идее.

Здравый смысл уступает место «парадоксальной коммуникации». На «нелюдей» не распространяются ни юридические, ни общепринятые нормы взаимоотношений. Агрессия, патология и пороки рода человеческого заступают на службу очередной утопической идее.

За террором всегда стоит столкновение различных систем ценностей, мучительное противоборство одних идеалов и норм жизни с другими. Это «война идей». Борьба за единую идеологию и признание единой для всех правды чревата преследованиями инакомыслия и репрессиями.

Вот самый грубый, самый общий «рецепт» террора.

Даже самые бездарные военные действия, направленные против внешних врагов, пусть крайне неуспешно и неэффективно, но все же уменьшают численность вражеского войска. В отличие от этого утверждение единой для всех правды оборачивается «охотой на ведьм» и не столько избавляется от врагов, сколько плодит все новых и новых.

В репрессии «встроен» своего рода механизм по созданию врагов.

Фанатичная приверженность даже самой благой идее, признанной великой единственной истиной, стоит у истоков любого террора. Насильственное внедрение в жизнь любой идеи – от проповеди «мирского аскетизма» Кальвина до воодушевляющей идеи всеобщего равенства и братства – неоднократно в истории человечества приводило к созданию тоталитарных сообществ и к террору.

Маховик репрессий запускается «сверху», трудами теологов, демонологов, идеологов, утопистов, социальных и религиозных реформаторов, а также харизмой «великих практиков», которые берутся за претворение в жизнь грез о лучшем мире и готовы положить на это свою жизнь, да и не только свою… И только потом, когда кабинетные изыскания теоретиков соединяются с инициативой населения, маховик репрессий начинает набирать обороты.

«Война идей» превращается в массовый террор. Срабатывают универсальные на все времена механизмы, и:

«Какое, милые, у нас тысячелетие на дворе?»

…Дорога ведет к кострам инквизиции или к концентрационным лагерям. В наше время это стало почти что прописной истиной. И дело не в содержании самой идеи, а в том, что она объявляется главной, на нее уповают как на средство спасения, под ее знамена созывают, надеются, что она объединит людей, выведет общество из очередного кризиса. И она действительно и объединит, и поведет за собой, по той самой дороге, которая «устлана добрыми намерениями»…

Мы живем в трудное время, и трудности эти столь разнолики, что всякий перечень их был бы неполон и примитивен. И звучат голоса, призывающие к созданию национальной идеи, идеи, которая станет почвой для единения разобщенных и потерявших всякие ориентиры людей, даст силы и надежду преодолеть трудности, будет светом в конце туннеля. Эта идея расставит все на свои места, не допустит поругания святынь и попрания истинных ценностей. В свете этой национальной идеи сразу станет понятно, что вечно и нетленно, а что заблуждение… Национальная идея в наше время еще не обрела отчетливые очертания, не родилась, а лишь зародилась, но она уже несет в себе потенциальную энергию непреложной истины, одной на всех.

Окинув взглядом прошлое с порога нашего XXI века, надо постараться учесть опыт истории. Не повторить бы до боли знакомых ошибок.

Арендт Х. Истоки тоталитаризма. М.: ЦентрКом, 1996.

Асмолов А.Г. Культурно-историческая психология и конструирование миров. М.; Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996.

Асмолов А.Г. Психология обыкновенного фанатизма // Век толерантности. Научно-публицистический вестник. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2001. С. 13–22.

Асмолов А.Г., Солдатова Г.У., Шайгерова Л.А. О смыслах понятия «толерантность» // Век толерантности. Научно-публицистический вестник. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2001. С. 5–8.

Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М.: Художественная литература, 1990.

Выготский Л.С. Собрание сочинений. М.: Педагогика, 1983. Т. 3.

Гуревич А.Я. Ведьма в деревне и перед судом (народная и ученая традиция в понимании магии) // Языки культуры и проблемы переводимости. М.: Наука, 1987. C. 25–26.

Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М.: Искусство, 1990.