Мария Тендрякова - Охота на ведьм. Исторический опыт интолерантности

«Охота на ведьм» – это выражение уже давно стало идиомой, именем нарицательным, синонимом террора, репрессий, маниакальных преследований. «Охота на ведьм» – это эпоха всеобщего страха, постоянный поиск виновных и разгул карающего молоха, равно опасного и для жертв, и для палачей. Это синоним кровопролития, которое, как показывает опыт истории, ни к чему не ведет, кроме разрухи и развращения общества.

Сама иллюзия существования и поиска «ведьм» – это своего рода «навязчивая идея» всей истории человечества. Есть такой враг, которого надо уничтожить любой ценой, уничтожить – и всем сразу станет легче. Эта идея красной нитью пронизывает различные исторические эпохи, органично вплетается в трактаты демонологов, спокойно сосуществует с прогрессивными научными и просветительскими идеями, следует по пятам различных социальных утопий и расцветает пышным цветом в атмосфере революционных преобразований. Протестанты охотились за католиками, католики – за протестантами всех мастей; инквизиторы – за еретиками; карбонарии Великой французской революции охотились за роялистами; большевики – за «гидрой мировой контрреволюции»… В разное время в роли «ведьм» выступали и выступают гугеноты и иезуиты, иноверцы и нацменьшинства, враги народа и евреи, космополиты и «лица кавказской национальности»…

У истоков любой «охоты на ведьм», в какую бы эпоху она ни разворачивалась, всегда стоит нетерпимость общества в целом по отношению к какой-либо социальной группе, или, иными словами, интолерантное отношение к тем, кого признали «ведьмами».

Понятие толерантности объемно и многопланово. Можно говорить о политической толерантности как о терпимости властей к инакомыслию и об этнической толерантности, проявляющейся в мирном сосуществовании различных этнических групп. Можно говорить о толерантности как о норме повседневного общения (Асмолов, Солдатова, Шайгерова, 2001, с. 8—18).

«Толерантность-интолерантность» оказывается одновременно и «мерилом» человеческих отношений, и универсальным историческим параметром, который в равной степени подходит и для исследования повседневности с ее стереотипами восприятия и предрассудками, и для анализа разного рода конфликтов, войн, геноцидов, погромов. Толерантность может выступить как критерий открытости общества контактам с иными культурными мирами, как признак готовности к восприятию инноваций и к преобразованиям, а следовательно, и как признак жизнеспособности самой социокультурной системы.

В толерантности также можно увидеть особую самостоятельную культурную ценность: как показали исследования американских антропологов, в одних культурах уживчивость, стремление любым способом избежать открытого конфликта, неагрессивное поведение поощряются, воспитываются, считаются главной добродетелью и знаком высокой мудрости; в других обществах, напротив, то же самое расценивается как признак малодушия, трусости, личностной несостоятельности (Мид, 1988; Эйбл-Эйбесфельд, 1982). Но во всем многообразии своих проявлений толерантность выступает как готовность общества терпимо относиться к чему-либо отличному от него самого и признавать право на существование иных людей и иных образов жизни.

Любая культура, если вглядеться в нее попристальнее, – явление неоднородное, представленное множеством разнообразных локальных «миров»: город, деревня, различные профессиональные и социальные круги, классы, сословия, страты, поколения, конфессии, группы. С изрядной долей условности можно говорить о «богатых» и «бедных», об элите и «низах». Также существует бесконечное множество самых разных объединений, от английского клуба, общества филателистов, юных техников и партии любителей пива до гитлерюгенда, ку-клукс-клана или Аль-Каиды… Каждое сообщество, каждая субкультура по-своему воспринимает, представляет и реализует нормы и ценности доминирующей культуры, а также предлагает что-то свое, свои идеалы, свои ценностные ориентиры и нормы поведения, свой образ жизни.

Среди субкультур есть и те, что вполне воинственно настроены против общественных устоев. Совсем не обязательно это какие-то экстремистские течения, последние возникают и распадаются, они могут быть и могут отсутствовать. У традиции, в широком смысле этого слова, есть куда более постоянные оппоненты, чем разного рода горящие ненавистью экстремальные группировки. Речь идет о субкультурах, которые неотделимы от жизнедеятельности самой культуры и органично вплетены в ее ткань. К таким «возражающим» субкультурам можно отнести и смеховой мир, и полукриминальный образ жизни низов общества, и бунтующую молодежь, которая вечно испытывает традиционный уклад жизни на прочность, то облачаясь в одежды менестрелей и вагантов, то в «прикиды» хиппи или рокеров…

Всегда, во всех уголках земли были и будут люди, которые возмущают спокойствие мирных обывателей, к ним прежде всего относятся святые странники и нищие, шуты и юродивые, пророки и прорицатели, бродячие музыканты и поэты… Иногда их называют социальной периферией, иногда социальными неформалами. Кроме того, всякое общество содержит в себе некие маргинальные элементы – такие как иноэтничные группы, различные религиозные течения, секты, общины… За каждой субкультурой, за каждым бунтующим персонажем, как это было показано в историко-эволюционном подходе, проступают потенциально возможные направления развития культуры в целом (Асмолов, 1996, с. 450–465).

Во все времена в отношении к подобным маргинальным персонажам и социальным группам присутствует некая доля настороженности – не такие как все, другие, «чужаки», они-то чаще всего и оказываются первыми претендентами на роль «ведьм». Именно они испытывают на себе все превратности толерантности. Но в какой-то момент «чужак», ранее вполне приемлемый и достойный сосед, начинает превращаться в реального врага. Он видится столь ужасным, что противостояние сменяется открытым противоборством, которое может обернуться преследованиями и физической расправой. Эдакий социальный «перевертыш».

Историкам, психологам, социологам стоит попристальнее всмотреться в этот перевертыш. Все «охоты на ведьм» начинались с подобных перевертышей – от настороженности к тотальной ведьмомании. Где искать точку бифуркации, в сфере ли общественного сознания или в объективных противоречиях, накопившихся в процессе взаимодействия между маргинальными группами (или маргинальными персонажами) и «социальным центром»? Этот исследовательский ракурс чрезвычайно важен для понимания динамики социальных конфликтов разного рода.