Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

Ненапечатанная статья именно под таким названием — «Чары Черняховской культуры» — была обнаружена в архиве М. Б. Щукина. По названию и отчасти по содержанию этот текст перекликается с опубликованной в 1994 г. статьей М. Б. Щукина «Черняховские „чары“ из Лепесовки» (Щукин 1994б). По косвенным признакам неопубликованный текст был написан около 1981–1986 гг., вероятно, вскоре после ухода Марии Александровны <���Тихановой> и внутренне посвящен ей. По каким-то причинам текст не был вовремя опубликован, а в более поздней статье Марк Борисович изъял весь поэтический, а в концовке и трагический «зачин» первичного текста. Но при этом изъятии невольно исчез из научного оборота и драгоценный фактологический материал об обстоятельствах находки «чар» (рис. 58: 4) и стратиграфии очага-жертвенника (?), тем более что в более поздней статье 1994 г. из-за излишнего доверия к архивным изысканиям одной из своих учениц М. Б. Щукин допустил ошибку в описании стратиграфии очага (Щукин 1994б: 145, ср. 160–161). Еще позднее М. Б. Щукин обнаружил ошибку (Tikhanova et al. 1999), но все же статья 1994 г., специально посвященная «чарам», может ввести кого-нибудь в заблуждение.

М. А. Тиханова в 1957 г. опубликовала статью о вариантах черняховской культуры, выделив особо Волынский вариант. И в том же году произошло следующее (далее самый важный отрывок из неопубликованного текста М. Б. Щукина):

Был последний день первого сезона работ здесь Днестровско-Волынской экспедиции ленинградского отделения Института археологии. Оставалось сделать совсем немного — разобрать один из открытых на поселении очагов, посмотреть, нет ли чего под ним. Оказалось, есть. Под слоем обожженной глины была вымостка из черепков серых гончарных сосудов, характерных для черняховской культуры. Как обычно, ножами и кистями расчистили их, стараясь не сдвигать с места, зарисовали, сфотографировали, разобрали, упаковали. А ниже оказался еще один под очага, а под ним еще одна вымостка из черепков, а дальше еще одна, и еще, и еще. Когда дошли до пятого слоя, начало уже смеркаться, палаточный лагерь был уже свернут, вещи упаковали, машина нагружена. А тут и пошло самое интересное. Шестая вымостка была сложена из черепков одной из упомянутых чаш. Сразу же привлекли внимание обломки широкого плоского венчика с пролощенными по нему орнаментами. Это был не просто узор, а явно какие-то загадочные рисунки-пиктограммы. Орнамент не повторялся. Поверхность делилась на секторы, и в каждом узор был свой: зигзаги, волнистые линии, косые кресты, решетки. Секторов насчитали девять. Такого еще не встречалось. Первой отреагировала начальница экспедиции — Мария Александровна Тиханова. Подойдя к обрыву высокого берега над поймой р. Горыни, она запела сильным и хорошо поставленным голосом/в молодости готовилась к карьере оперной певицы/: «Я — Лоэнгрин, Святыни той посол…» И не случайно. С этой находкой все раскопанное приобретало особый смысл. Сосуд явно не простой, скорее какой-то ритуальный. Тогда и очаг — не просто очаг, а жертвенник, алтарь. И постройка, где он находился, — не просто дом, а скорее святилище. Понятными становились ее необычные большие размеры и размещение в центре поселения.

Не успела Мария Александровна допеть свою арию до конца, как в небе загрохотало, засверкали молнии, хлынул ливень. В обстановке было нечто мистическое. Но было уже не до того. Над раскопом срочно растянули тент. Стемнело, подогнали машину, работали при свете фар. Под шестой вымосткой оказалась седьмая, где лежали черепки второй чаши. У этой на венчике секторов было двенадцать. Кончилась оберточная бумага, последние черепки заворачивали в снятые с себя рубашки и куртки. Из Лепесовки уехали уже поздно ночью.

Раскопки продолжались затем еще пять лет, завершить обработку всех добытых материалов и опубликовать их Мария Александровна не успела. Есть лишь несколько небольших статей с самой общей характеристикой раскопок, да несколько заметок об отдельных вещах. На чаши же с пиктограммами обратил внимание Борис Александрович Рыбаков, известный специалист по древнерусским и древнеславянским верованиям.

Теперь комментарий. Достоверность рассказанного еще ныне могут подтвердить И. Д. Зильманович и Д. А. Мачинский, слышавшие, как и М. Б. Щукин, аналогичный рассказ от самой Марии Александровны и от участников той экспедиции. В арии из оперы «Лоэнгрин» речь идет о Святом Граале, послом коего и является рыцарь Лоэнгрин. То есть М. А. Тиханова с первых минут поняла, что она обнаружила «святыню», главную находку всей своей жизни. И ей никогда не удалось опубликовать свои соображения об этих двух «святынях», потому что право публиковать и интерпретировать их, пользуясь своими возможностями давления, перехватил академик Б. А. Рыбаков, известный специалист по «лжеславянизации» всего, что попадало ему в руки [132].

При первом прочтении цитированного текста создается впечатление, что картина ясна: под пятым «слоем» находится шестая вымостка из черепков сосуда с 9-ю секторами (рис. 58: 5), под ней седьмая из черепков сосуда с 12-ю секторами (рис. 59: 6). Однако внимательное прочтение дает более сложную картину наслоений очага. Неясность порождается тем, что М. А. Тиханова и точно пересказавший ее М. Б. Щукин не совсем точно употребляли (и разграничивали их смысл) слова и выражения: «слой обожженной глины», «вымостка из черепков», «под очага», «слой».

Проанализируем текст: «Под слоем обожженной глины [1] была вымостка из черепков [2] <���…> ниже оказался еще один под очага [3], а под ним еще одна вымостка из черепков [4], а дальше еще одна [5], и еще [6], и еще [7]. Когда дошли до пятого слоя [т. е. до пятой вымостки? — Д. М., С. В.] <���…> пошло самое интересное. Шестая вымостка была сложена из черепков одной из упомянутых чаш».

Иными словами, семь верхних «слоев» состояли из двух обожженных глиняных подов и пяти вымосток. Наши же сосуды лежали в шестой и седьмой «вымостках», соответствовавших восьмому и девятому «слою». Это уточнение находит относительное подтверждение в полевом отчете за 1957 г., из которого явствует, что в очаге-жертвеннике было 7 «подов», 1-й, 3-й, 5-й, 6-й, 7-й из глины, 2-й и 4-й из крупных черепков сосудов, а «на глубине 0,75 м от поверхности и 0,25–0,26 м от верхнего пода, как бы замурованные под этими семью подами, находились 2 разбитые чаши» (Тиханова 1957б: 14). В статье 1960 г.: «…чаши <���…> положены <���…> в основание <���…> очага-жертвенника» (Тиханова 1960). В публикации 1963 г. написано, что интересующие нас сосуды были обнаружены «под седьмым, нижним подом, на глубине 26 см от верхнего пода» (Тиханова 963: 181). И в отчете М. А. Тихановой, и в передаче ее рассказа М. Б. Щукиным согласно говорится о 1-м и 3-м подах из глины и о 2-м и 4-м — из черепков от обычных черняховских кружальных сосудов. Расхождение начинается глубже, но если допустить, что неопределенное «и еще, и еще, и еще» в тексте М. Б. Щукина относится не к вымосткам из черепков, а к глиняным подам, тогда оба свидетельства совпадут.