Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

Вот эту-то статью М. Б. Щукин (неточно датируя ее 1978 г.) и считал поворотным моментом в этнической атрибуции зарубинецкой культуры как культуры бастарнов.

Вслед за этой статьей сразу вышла другая, где К. В. Каспарова подробно и убедительно рассматривает все фибулы и другие вещи зарубинецкой культуры, имеющие балканское происхождение, и чуть смелее, хотя без достаточной определенности, подходит к вопросу о ее этническом лице: «Юго-западные связи зарубинецкой культуры, наблюдаемые по археологическому материалу и подтверждаемые письменными источниками именно в период ее формирования, в начале — середине II в. до н. э., позволяют предполагать, что бастарны должны были играть здесь существенную роль». Безусловно бастарнской она считает лишь культуру поенешти-лукашевка (Каспарова 1978).

Позднее принадлежность зарубинецкой культуры и зарубинецко-поенештской общности бастарнам была доказана прежде всего работами В. Е. Еременко и М. Б. Щукина. Но М. Б. Щукин и обычно очень внимательный В. Е. Еременко не заметили (или забыли), что, предугадывая вышеописанное развитие событий, я уже в 1976 г. (Мачинский, Тиханова 1976: 74), за год до первой статьи Каспаровой, резюмируя свою статью 1967 г., указал на балканские аналогии и кратко, но доходчиво объяснил, что они доказывают участие населения, оставившего зарубинецкую культуру, в походах бастарнов на Балканы и позволяют датировать ее сложение серединой II в. до н. э. Так что (перифразируя М. Б. Щукина) «плоть» для своей «идеи» я «обрел» сам, а уж потом другие использовали и идею, и плоть по своему усмотрению.

Впрочем, все сложилось, в некотором роде, весьма неплохо для науки. Отдавая в 1974 г. свою статью 1967 г. в АСГЭ, я не собирался больше заниматься ни зарубинецкой культурой, ни зарубинецко-поенештской общностью, а начиная с 1971 г. переключился на другие темы. А К. В. Каспарова, до 1974 г. следовавшая в изучении зарубинецкой культуры в фарватере Ю. В. Кухаренко и А. К. Амброза, начиная со статей 1977–1978 гг. превращается в того самостоятельного исследователя, который делает ряд основополагающих наблюдений о зарождении, развитии и угасании этой культуры, и ее насыщенные скрупулезно проанализированным материалом статьи представляют несомненно новый этап в изучении зарубинецкой культуры и ее взаимосвязей с другими культурами. Общение и дискуссии с К. В. Каспаровой несомненно способствовали формированию талантливого исследователя проблем зарубинецкой культуры и других культур Восточной Европы В. Е. Еременко, считавшего себя продолжателем методов исследования К. В. Каспаровой (а также М. Б. Щукина и Д. А. Мачинского) (Еременко 2000а: 15).

Далее, обосновывая свои представления (сложившиеся после вторичного анализа источников) о времени возникновения и изчезновения классической зарубинецкой культуры и всей зарубинецко-поенештской общности, об их этнолингвистической атрибуции и их месте в истории «Европейской Скифии» [153], я коснусь четырех тем:

1. Основные истоки зарубинецкой культуры и зарубинецко-поенештской общности.

2. Формирование зарубинецкой культуры и зарубинецко-поенештской общности (исторический контекст, время и территория).

3. Бастарны как доминирующий этнос в составе создателей и носителей классической зарубинецкой культуры (не позднее 50–70-х гг. н. э.) и зарубинецко-поенештской общности.

4. Германское ядро бастарнов.

В связи с этими темами бегло затрону проблему конца классической зарубинецкой культуры.

Великий П. Райнеке первым определенно и не без оснований высказался за генетическое родство зарубинецкой культуры Среднего Поднепровья с археологическими памятниками германцев, преимущественно в Ангальт-Цербсте (Reinecke 1902), которые позднее были включены в ясторф-культуру, названную в 1950 г. в Reinecke-Festschrift даже «die Jastorf-Zivilisation» (Schwantes 1950). Что касается версии о генетической связи поморской и зарубинецкой культур, то «первым ее в несколько различных версиях выдвинули Ю. В. Кухаренко (1960) и Д. А. Мачинский (1966б), развивала К. В. Каспарова (1972; 1978)» (Щукин 1994а: 113). Обоснованность их наблюдений признавал такой уникальный исследователь, как М. Б. Щукин, развивает их с помошью новых аргументов С. П. Пачкова (1992; 2000; 2006), учитывают и другие, хотя и не решаясь определенно высказаться в пользу ясторфа или поморской культуры в вопросе сложения зарубинецой культуры. Повторять эти наблюдения и аргументы не вижу смысла.

Единственный якобы серьезный аргумент против этой гипотезы — это хронологическая лакуна между поздней поморской и ранними пшеворской и зарубинецкой культурами, выявленная в основном по типологии и хронологии фибул и составляющая около 80–100 лет. На реальности этой лакуны особенно страстно настаивает В. Е. Еременко — как в своей диссертации 1990 г., так и в работах, написанных позднее на ее базе (Еременко 1990; 1997; 2000а). Но… Во-первых, ни Д. А. Мачинский в 1965 г., ни Т. Домбровска в 1988 г. не выражали сомнения в том, что часть «поморцев» вошла в состав «пшеворцев», а не «зарубинцев». Во-вторых, выявление лакуны в основном по фибулам — дело зыбкое. На памятниках поздней поморской культуры на территории Польши до 1970-х гг. была найдена чуть ли не единственная ранняя духцовская фибула (не позже 320 г. до н. э.?), и значит, на ней одной держалась лакуна, отделяющая поморскую культуру от пшеворской (которая начинается с длинных фибул типов A и B по Ю. Костшевскому). В Западной Украине и Юго-Западной Белоруссии подобных духцовских найдено на поморских памятниках несколько (по Западному Бугу и в непосредственно прилегающих к нему районах), и они более чем на сто лет древнее ранних зарубинецких (фибулы B и несколько среднелатенских «украшенных») [154]. В-третьих, на поморских памятниках Польши к 1980-м гг. найдены и фибулы А и одна В, так что там эта лакуна ликвидирована. Территория же к востоку от поречья Западного Буга археологически исследована много хуже, чем Польша. В-четвертых, в период потрясений, миграций и трансформаций археологические памятники, соответствующие этим процессам, выявляются с трудом. В-пятых, убедительная преемственность между поморской зарубинецкой культурой выявляется по ряду типов керамической посуды и чертам погребального обряда, так что «фибульная лакуна» не играет решающей роли.

С другой стороны, наличие в зарубинецкой и поенештской культуре ясторфских черт, выявленных изначально П. Райнеке и много позднее Р. Хахманном, К. Такенбергом, Д. А. Мачинским, М. Бабешем, К. В. Каспаровой, В. Е. Еременко и др., также несомненно. Однако, взвесив на весах фактологии и логики эти два основных компонента зарубинецкой культуры и принимая во внимание некоторые исследования 1990–2000-х гг. (Пачкова 1992; 2000; 2006 и др. работы), в отношении в первую очередь зарубинецкой культуры Полесья, а также, с осторожностью, и зарубинецкой культуры Среднего Днепра, я, как и прежде, отдаю предпочтение поморскому компоненту.