Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

По-прежнему не вижу оснований сомневаться в реальности существования зарубинецко-поенештской общности и в продуктивности этого термина. Признали ее реальность только М. А. Тиханова, М. Б. Щукин, В. Е. Еременко, и иногда склонялась к этому К. В. Каспарова. Более того, я по-прежнему (Мачинский 1966б) не могу не видеть, что особая близость наблюдается между среднеднепровским и полесским вариантами зарубинецкой культуры и что называться таковой в строгом смысле должна была бы только эта общность. На раннем этапе существования всех четырех вариантов зарубинецко-поенештской общности поенештский более близок к полесскому и среднеднепровскому, чем верхнеднепровский, а посему дает бо́льшие основания для включения его в упомянутую общность.

Вопрос о соотношении поморской культуры с культурой поенешти, вопреки доминирующему мнению, не снят до сих пор. Новые убедительные наблюдения в пользу наличия поморских черт в культуре поенешти сделала С. П. Пачкова (2006). Р. Хахманн, обратив внимание на сходство металлических изделий могильника Поенешти и могильников на Средней Эльбе, связал происхождение оставивших его людей с этим вариантом ясторф-культуры (Hachmann 1957). Возражая ему, я настаивал на бо́льшем сходстве культуры поенешти с группой памятников в Нижней Лужице и в Нижней Силезии западнее Одера (могильники Губин, Нове Мястечко, Солники, Денквиц), позднее названных «губинской группой». Я отмечал, что часть территории этой группы на левобережье Одера в предшествующее время была занята поморской культурой, и видел явные признаки ее участия в формировании не столько губинской группы, сколько культуры древнейшего этапа могильника Поенешти. «Создается странное положение: раскопанные в далекой Молдавии погребения являются связующим звеном между среднелатенскими и позднелатенскими памятниками Силезии (имеется в виду Левобережная Силезия. — Д. М.), звеном, которое на территории Силезии пока не обнаружено <���…>. Это звено <���…> является реальностью и несомненно еще будет найдено» (Мачинский 1966а: 93). Отмечу, что один из двух крупнейших могильников губинской группы — Доманевице — начинался как поморский могильник (мюнзингенская фибула с лицевой урной в погребении 50; широкая дата духцовско-мюнзингенского горизонта — 380–260-е гг. до н. э., по М. Б. Щукину). Считается, что продолжался могильник как ясторфский, а затем на базе ясторфа как губинский. Но не установлена поздняя дата поморских погребений Доманевице, поэтому нельзя исключить и «поморского» вклада в формирование губинского горизонта могильника.

Но самое интересное выявляется при анализе материалов могильника Поенешти. Рассмотрим всего две категории вещей, имеющих решающее значение для выяснения истоков и времени сложения культуры поенешти. Это сосуды с широким округлым туловом и высокой сужающейся горловиной, отделенной от тулова круговым уступом, и фибулы среднелатенской схемы с двумя-тремя шариками на ножке и спинке.

Т. Домбровская с полным основанием считает подобные описанным сосуды поморскими, показывает, что это единственный тип посуды, унаследованный пшеворской культурой от поморской, и включает его в число форм древнейшей фазы А1 пшевора (Dąbrowska 1988: tabl. I, 7). От этих фактов обычно отмахиваются утверждением, что подобные сосуды являются общим «лужицким наследием» и встречаются в ясторфе. Это верно только для раннего ясторфа, а для периода около IV–III вв. до н. э. в ясторфе подобные сосуды отсутствуют, будучи чуждыми всей стилистике ясторфской посуды. Мне известен лишь один такой сосуд из могильника Каммер, т. е. на востоке территории ясторфа, что можно объяснить какими-то контактами с «поморцами». Показательно, что С. В. Пачкова, приводя в таблицах многочисленные образцы типичной ясторфской посуды, в том числе и аналогичной зарубинецкой, не нашла ни одного сосуда рассматриваемого типа, зато обнаружила и воспроизвела на таблицах ряд подобных сосудов поморской культуры и нашла им «зарубинецкие» аналоги (Пачкова 2006). В поморской культуре этого же времени, особенно бассейна Среднего Одера, такие сосуды постоянно используются как урны, обычно прикрытые слабопрофилированными мисками. Отмечу, что, наряду с ними, используются как урны кубки с ленточной ручкой. [155]

В. Е. Еременко с присущей ему методической изощренностью разбил на последовательные фазы захоронения могильников Поенешти и Лукашевка, почему-то ни разу не упомянув, что подобную работу проделал до него я и пришел к похожим, но более достоверным результатам (Мачинский 1966а). Он лишь упомянул, что «К. Такенберг и Д. А. Мачинский, а вслед за ними М. Бабеш связали с ясторфской культурой происхождение памятников Поенешти-Лукашевка», что неверно, поскольку я не выводил культуру поенешти напрямую только из ясторфа (Еременко 1997: 105–120).

Моя статья по не зависящим от меня причинам не была снабжена корреляционными таблицами и картами горизонтальной стратиграфии, которые, однако, лежали передо мной при написании ее, но на словесном уровне результаты моей работы выражены весьма точно и понятно. Наибольшее совпадение [156]результатов исследования наблюдается у меня и В. Е. Еременко в выделении древнейших погребений могильника. Только у последнего эти четыре погребения рассматриваются как замкнутая древнейшая фаза, резко отделенная от второй фазы сменой почти всех типов вещей и деталей погребального обряда. Это позволяло В. Е. Еременко, привлекая аналогичные второй фазе ранние погребения Лукашевки, постулировать новый импульс в развитии культуры и могильника, связанный с приходом новых групп населения. Я же выделял те же четыре погребения (№ 3, 105, 147, 339) как наиболее четко выявляемое ядро древнейшего периода, в который, однако, входят по датирующим вещам и горизонтальной стратиграфии и другие погребения (№ 48, 99, 121, 152, 153, 340). Ни одно из этих погребений В. Е. Еременко не включил в свою корреляционную таблицу и не обозначил на карте горизонтальной стратиграфии; в результате у неискушенного читателя и создается впечатление о резком различии фазы 1 и фазы 2, после чего можно свободно постулировать новый культурный импульс и появление новых мигрантов. При этом В. Е. Еременко был отлично знаком с моей статьей, но избегнул полемики, создав свою, не отвечающую реальности, картину. На самом деле выясняется, что многие ведущие типы вещей и вариантов погребального обряда, появление которых В. Е. Еременко относит к фазе 2, появились уже на древнейшем этапе функционирования могильника (фаза 1, по В. Е. Еременко), в материалах которого наблюдаются две хронологические группы погребений, а не три фазы, по Еременко. Однако «между двумя хронологическими группами нет резкой грани, и многие типы вещей, найденных в захоронениях, бытовали в течение всего времени использования могильника» (Мачинский 1966а: 85; а также 83–86).