Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

Т. Домбровская, не привлекавшая этого текста Плиния, дает в своей монографии следующую картину (если суммировать все, что она написала на тему возникновения пшеворской культуры).

Период нестабильности 250/235–200 гг. до н. э. Находки коронообразных шейных гривен (видимо, ютландского происхождения), застежек поморского типа, некоторых сосудов, сходных с ютландскими. (Возможно, некоторые гривны-короны происходят из позднепоморских или раннепшеворских погребений.) Отдельные «пшеворские» вещи, одиночные, похожие на пшеворские погребения или маленькие группы погребений. Находки длинных украшенных и неукрашенных фибул А и фибул с шариками. Это еще не пшеворская культура.

Возникновение пшеворской культуры на рубеже III/II вв. до н. э. фиксируется началом длительного использования больших могильников. Древнейшая фаза пшевора А1 — конец LC1 и бо́льшая часть LC2, первая половина II в. до н. э. В 175–150 гг. до н. э. пшеворская культура, безусловно, уже существует. Для фазы А1 характерны длинные фибулы А и В, изредка — длинные варианта С. Но и в этот период на территории Польши имеет место мозаика из памятников и находок возникшей пшеворской культуры и сходящей со сцены поморской. Для фазы А2 (вторая половина II — середина I в. до н. э.) характерны уже только короткие фибулы А и В, короткие и длинные С и ряд более поздних вариантов (Dąbrowska 1988).

Иными словами, возникновение стабильно и непрерывно функционирующих некрополей и есть настоящее начало культуры (естественно, имеются в виду лишь те этносы, которым свойственен обряд погребения в земле). Отдельные находки и признаки жизни на поселениях могут появиться и раньше. Судя по итогам исследования Т. Домбровской, начало пшеворской культуры по материалам могильников примерно синхронно началу культуры поенешти (возможно, культура поенешти возникает чуть раньше). Зарубинецкая культура Полесья по сформулированному выше критерию, видимо, сложилась несколько позднее — в ней полностью отсутствуют длинные фибулы А и, за одним исключением, фибулы с шариками, а начинается она с горизонта фибул В, преимущественно недлинных. С этого времени эта культура надолго, до середины I в. до н. э., как бы «отрывается» от более западных культур, не участвуя в развитии фибул В, вариантов C и D и т. д. Поэтому дата заложения ее могильников в 180–150 гг. до н. э. представляется реальной.

Этому предшествует «период нестабильности» на всей территории от Одера до Днепра — ок. 235–200-х гг. до н. э., продолжающийся в Полесье до 180–170-х гг. до н. э. (точность этих дат — условна). Интересно, что «зарубинецкие» фибулы с треугольным щитком появляются в могилах как уловимый элемент культуры, по-видимому, не сразу, в первые полтора десятилетия существования зарубинецой культуры Полесья (?), а, возможно, если привлекать письменные источники, не ранее конца 160-х гг. до н. э. Но короткий начальный период без этих фибул отнюдь не обязательно соответствует, как считают некоторые, времени до походов бастарнов за Дунай, в результате которых в Полесье появились «зарубинецкие» фибулы (Мачинский, Тиханова 1976; Каспарова 1977; 1978). Просто те преимущественно молодые люди, которые принесли эти фибулы и моду на них из Подунавья, стали естественным образом массово умирать не сразу в 174–172 гг. до н. э. (после возвращения из первого похода) или в последующие несколько лет, а спустя примерно полтора десятилетия, т. е. около конца 160-х гг. до н. э.

Все сказанное, полагаю, в какой-то мере относится и к возникновению зарубинецкой культуры Среднего Днепра, но это отдельная тема. На поселениях этой культуры еще до закладки больших могильников жизнь приходящих и, временами, уходящих пришельцев вместе с каким-то местным населением могла начаться и раньше, ок. 200 г. до н. э.

К теме первичного освоения территории и характеристики «периода нестабильности» относится следующий пассаж из «Записок о галльской войне» Юлия Цезаря, восходящий к сведениям, полученным им в 58–52 гг. до н. э., и отчасти перекликающийся с приведенным выше пассажем Плиния. «Племя свевов самое большое и воинственное из всех германских племен <���…>. Они видят самую большую славу для народа в том, чтобы как можно более обширные земельные территории вокруг его [народа] границ оставались ненаселенными и невозделанными, это означает, по их мнению, что многие племена не смогли противостоять силе этого народа. Так, в одном направлении от границ свевов пустыня, как говорят, шириной около 600 тысяч шагов (= 900 км. — Д. М.). С другой стороны к ним примыкают убии…» (Caes. Gal. IV, 3). Но убии «примыкали» к свевам с запада, следовательно, «пустыня» распространялась на восток от свевов. В пользу того, что описанная здесь ситуация является лишь наиболее грандиозным проявлением постоянно существовавшей практики, говорит другое свидетельство: «Величайшей славой пользуется у них то племя, которое, разорив ряд соседних областей, окружает себя как можно более обширными пустырями» (Caes. Gal. VI, 23).

Я исхожу из «презумпции доверия» к источнику, особенно такому. О «свевской пустыне» рассказывали Цезарю германцы, вероятно — сами свевы. В его время, как мы знаем, территория к востоку от свевов (восточнее Одера) была густо заселена, в первую очередь — носителями пшеворской и оксивской культур. Ядро территории свевов — область семнонов — было расположено между Средней Эльбой и Нижним Одером, а все пространство, занятое племенами, входившими в свевский союз, примерно соответствует ядру Jastorf-Kultur и некоторым ее периферийным локальным вариантам (включая ютландский). Сообщение Цезаря окажется верным, если предположить, что он воспроизвел эпические предания эпохи великой экспансии на восток, которая была самым ярким воспоминанием свевов об их великом прошлом и которую они (как и некоторые современные нам народы) проецировали в настоящее. Если отложить от Нижнего Одера 600 тысяч шагов на восток, то мы окажемся в Белорусском Полесье, в пределах зарубинецкой культуры, а зона «пустыни» будет соответствовать территории поморской культуры. Конечно, эта цифра преувеличена и округлена в эпическом предании, но все же она дает представление об огромности той территории, которую свевы (и их союзники) некогда «опустошили».

С этим сообщением Цезаря перекликается одна особенность словесной этнокарты в «Германии» Тацита. Уже Страбон отчетливо отделяет от свевов лугиев и гутонов. Плиний Старший знает и довольно подробно описывает явно древнее членение германцев на три группы: ингвеонов, иствеонов и герминонов (которых знает и Тацит), но прибавляет к ним поставленную на первое место и, видимо, возникшую позднее группу вандалиев, в составе которых бургундионы, харины (видимо, то же, что и первое племя лугиев — харии у Тацита) и гутоны (т. е., видимо, носители оксивской, пшеворской и вельбаркской культур), и, на пятом месте, певкинов и бастарнов. Тацит знает тройственное членение, однажды вне времени и пространства называет и вандалиев, но затем пренебрегает триадой, называя просто отдельные племена.