Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

Уверенно говорить о существовании сарматских погребений IV–III вв. до н. э. на левом берегу Днепра пока нельзя, хотя М. П. Абрамова, например, определяет некоторые погребения этого времени как сарматские (Абрамова 1961: 91–110). Надо, однако, отметить, что и другие, даже мощные удары восточных кочевников в Поднепровье прослеживаются археологически лишь косвенно. Так, гуннское нашествие отразилось, по данным археологии, в прекращении развития черняховской культуры, татарское — в гибели русских городов.

В целом можно утверждать, что археологические исследования подтверждают указания письменных источников на то, что именно конец IV — начало III в. до н. э. было переломным периодом в истории европейских степей и лесостепи.

В заключении статьи хочется остановиться еще на одной проблеме. Если ядро раннего сарматского объединения Подонья и Приазовья составляла какая-то новая, продвинувшаяся с востока группировка кочевников (а такое предположение, как показано выше, является наиболее вероятным), то возникает другой вопрос: откуда появились эти пришельцы, какую территорию занимали они до прихода на Дон? Дать обоснованный ответ на этот вопрос нельзя, однако один факт отметить необходимо: появление первых сведений о сарматах-сирматах совпадает по времени с прекращением притока оригинальных сведений об исседонах.

Различные сведения об исседонах, восходящие по меньшей мере к четырем источникам, сообщают: Алкман (вторая половина VII в. до н. э.); поэма «Аримаспея», приписываемая Аристею (конец VII — начало VI в. до н. э., а может быть, и начало VII в. до н. э.); Гекатей (конец VI — начало V в. до н. э.); Геродот (середина V в. до н. э.); Дамаст (видимо, середина или вторая половина V в. до н. э.); Ктесий Книдский (вторая половина V — начало IV в. до н. э.). Затем, от начала IV в. до н. э. до начала I в. н. э. включительно, ни один автор не сообщает оригинальных сведений об исседонах, да и повторение старых как будто не имеет места [101]. Любопытно, что Симмий Родосский, писавший на рубеже IV–III вв. до н. э., называет рядом с гипербореями не аримаспов и исседонов, как было принято в VII–V вв. до н. э., а массагетов (SC I: 391). Случайно ли это нарушение обычной для VII–V вв. до н. э. последовательности северных народов, или оно отражает какие-то изменения в северной этнокарте — сказать трудно. И с того времени, когда прекращаются сведения об исседонах, живущих за Волгой в приуральских и приаральских степях, появляются первые сведения о сирматах-сарматах, живущих в степях Подонья и Приазовья. Данные о них сообщают: Евдокс Книдский (ок. второй четверти IV в. до н. э.); Псевдо-Скилак (вторая половина IV в. до н. э.); источники Псевдо-Скимна (вероятно, вторая половина IV — начало III в. до н. э.); Гераклид Понтийский (конец IV в. до н. э.); Теофраст (конец IV — начало III в. до н. э.); Каллимах и Антигон Каристский (III в. до н. э.); легенда об Амаге (видимо, середина и вторая половина III в. до н. э.); Полибий (в связи с событиями начала II в. до н. э.) и т. д. Связано ли исчезновение исседонов со страниц источников с появлением первых сведений о сирматах-сарматах или нет — сказать сейчас невозможно, но не отметить этот интересный факт нельзя.

Итак, в результате исследования письменных источников и сопоставления их с некоторыми археологическими данными мы приходим к выводу, что сокрушительный удар, описанный Диодором, сарматы нанесли скифам в конце IV — начале III в. до н. э., а не во II в. до н. э., как принято считать [102]. При этом мы не отрицаем, что во II в. до н. э. в истории причерноморской степи и лесостепи происходят важные изменения, связанные с появлением роксоланов. Однако свидетельство Диодора никак нельзя отнести к событиям II в. до н. э., во-первых, потому, что роксоланы выступают в источниках не как враги, а как союзники скифов, а во-вторых, потому, что, вопреки распространенному мнению, письменные свидетельства, и более ранние и более поздние, чем свидетельство Диодора, не причисляют роксоланов к сарматам (или савроматам), а наоборот, отчетливо противопоставляют их друг другу. Однако весь круг вопросов, связанный с появлением роксоланов, должен быть рассмотрен в отдельной работе.

Настоящая статья является продолжением ранее опубликованной работы по этногеографии этой же области в конце VIII — начале II в. до н. э. (Мачинский 1971; 1973б). Однако рамки статьи не допускают подробного рассмотрения всех этногеографических проблем интересующего периода. Поэтому внимание будет сосредоточено на анализе сообщений о роксоланах и, в меньшей степени, об аорсах — наиболее значительных для того периода объединениях восточноевропейских кочевников, относительно которых в археологической науке имеется ряд широко распространенных концепций (Засецкая 1974).

Анализируя письменные и археологические источники, автор в предыдущей работе пришел к выводу, что мощное вторжение сарматов в Левобережное Поднепровье произошло в конце IV в. до н. э., а в III в. до н. э. они проникли и на правый берег Днепра. В III и начале II в. до н. э. сарматские орды были, судя по всему, господствующей силой в степях к северу от Перекопа и Азовского моря (Мачинский 1971: 46–54).

Следующая эпоха в истории восточноевропейских степей охватывает промежуток времени примерно от середины II в. до н. э. по рубеж н. э. Центральным источником для изучения этой эпохи является «География» Страбона (закончена в целом около 7 г. до н. э. и дополнялась вплоть до 18 г. н. э.), в которой впервые со времен Геродота дается отчетливая и достаточно подробная картина размещения народов в степях и лесостепи к северу и востоку от Черного и Азовского морей. Как установлено М. И. Ростовцевым и другими исследователями, источниками для Страбона при составлении этнокарты этих областей служили в первую очередь сочинения Артемидора Эфесского и Посидония, а также Феофана Митиленского, Гипсикрата из Амиса и Метродора из Скепсиса (Ростовцев 1914; 1925: 34–35, 100–102; Стратановский 1964: 785–787) [104]. Эти авторы писали в самом конце II–I в. до н. э., в эпоху митридатовских войн и сразу после них.

М. И. Ростовцев не сомневался, что этнокарта Страбона отражает реальность эллинистического времени, но он колебался, относить ли страбоновское размещение народов к концу II в. до н. э. (начало митридатовских войн), или ко времени Деметрия из Каллатиса (конец III — начало II в. до н. э.) (Ростовцев 1914: 17). Мы полагаем, что этнокарта Страбона в основных чертах отражает действительное размещение народов конца II в. до н. э. и, возможно, I в. до н. э. Это подтверждается целым рядом соображений.

Во-первых, для времени от начала III в. до н. э. по третью четверть II в. до н. э. у греческих писателей почти нет сколько-нибудь точных данных об этногеографии Северного Причерноморья. Такой эрудированный автор, как Полибий (около 205–123 гг. до н. э.), категорически заявляет, что о всей северной области от Нарбона до Танаиса не известно ничего достоверного (Plb. III, 37, 2). Видимо, и Деметрий из Каллатиса (рубеж III–II вв. и начало II в. до н. э.), специально описавший причерноморские земли, не имел определенных сведений об этногеографии степей между Днестром и Доном. Во всяком случае, Псевдо-Скимн (конец II — начало I в. до н. э.), опиравшийся на данные Деметрия, очевидно, не нашел у него достойных внимания сообщений для всей территории от Днестра до Дона и положил в основу своей этнокарты этих земель устаревшие данные Эфора (Ps.-Scymn. 798–873). Страбон же дает как для этих, так и для более восточных областей, вплоть до Кавказа и Каспия, чрезвычайно подробную и точную этнокарту (Str. II, 5, 7; 12; 30; 31; VII, 1, 1; 3, 1; 13; 14–17; XI, 2, 1; 11; 15; 5, 1–2; 7–8; 6, 2), которая укладывается на реальную физико-географическую карту и карту зон растительности этой территории куда более легко и естественно, чем знаменитая этнокарта Геродота [105]. Так что вполне вероятно, что данные по этногеографии Причерноморья, использованные Страбоном, были получены уже после окончания активной научной деятельности Деметрия из Каллатиса и Полибия, т. е. не ранее последней трети II в. до н. э.