Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2

Как и раньше, я полагаю, что «группа Куйаба» соответствует той группе курганных могильников уже полиэтничной «руси», которая появляется в бассейне Нерли в плодородном Суздальском Ополье не ранее 920-х гг. Сам «город Куйаба» соответствует самому южному и наиболее близкому по речному пути к Булгару археологическому комплексу у д. Васильково на Нерли, состоящему для X в. из городища, селища и трех курганных могильников (Мачинский 1985а; Лапшин 1981; Лапшин, Мухина 1988).

Этот городок и открытое поселение с могильниками, где еще в XIX в. сохранялось около 300 курганов, находились в стратегически и экономически важнейшем районе, около впадения Нерли в Клязьму [87] Этот городок, предшествовавший Суздалю, расположен в 14 км к юго-западу от Суздаля, в 10 км к северу от Боголюбова и в 16 км к северо-востоку от Владимира, построенной Мономахом будущей столицы Руси. , на водном пути, ведущем из района оз. Неро и Ярославля, освоенного русами (по археолого-нумизматическим данным) уже в IX в., в Волжскую Болгарию (Нерль – Клязьма – Ока – Волга). Этот юго-восточный опорный пункт руси возникает во второй четверти X в. (возможно, в 920-х гг.), т. е. тогда, когда у восточных авторов появляются сведения о «трех группах» руси в Поволжье, и находится как раз на речном пути из Арты/Артаба в Волжскую Болгарию. Преобладающий обряд погребения здесь (как и в «трех группах») – сожжение. Вещевой комплекс могильников имеет «го-родской» характер. С начала XI в. количество населения значительно уменьшается. Это связано, вероятнее всего, с тем, что в 983 г. Владимир, наложив повторную дань на вятичей, «оттоле иде в Поле и, покорив Поле, построи град Суздаль» (Татищев 1964: 132) (рис. 10).

Относительно того, как название территории и города Куйаба могло оказаться в Волго-Окском междуречье, уместно процитировать современного лингвиста В. Л. Васильева, который объясняет новгородский топоним Киево, развивая топографическую гипотезу происхождения названия днепровскоого Киева, выдвинутую в 1968 г. С. Роспондом (Роспонд 1968): «…Ойконим Киев связан происхождением с топографическим термином, близким к польск. kujawa „голое место среди лесов“; укр. диал. куява „крутой холм, пустое место“ и др. Древнеписьменные упоминания Киева неславянскими источниками (гр. Κίοαβα, перс. Kujaba, Kujave , араб. Kūyāba, Kūyāva, Khyiav и др.) тоже подводят к реконструкции топографического названия * Куява : * Kyj , позднее преобразованного под влиянием посессивной антропонимической модели и давшего др. – русcк. Кыевъ <���…>. …для поддержки топографической версии применительно к днепровскому Киеву существует весомый аргумент, по-видимому до сих пор недостаточно оцененный. Это наименование жителей древнего Киева – кыяне (позднее киевляне не в счет), исконный летописный катойконим, который отражают и древнескандинавские источники (др. – сканд. Kœnugarðr , „Киев“, или „Кыян(ов)ъ-город“, Kœnir „кыяне, жители Киева“ (Джаксон 2000: 64–68). <���…> если же считать имя Кия мотивирующим началом названия днепровского Киева , то мы вправе ожидать появления патронимически оформленного киевичи , которое означало бы „люди рода Кия“ <���…>. По отношению к днепровскому Киеву таких образований как раз и нет, зато присутствует форма кыяне , убедительно подразумевающая первичный апеллятив, а не личное имя» (Васильев 2005: 210, 211). Отмеченные В. Л. Васильевым на карте (рис. 9) топонимы, аналогичные или близкие названию Киев , широко распространены на всей территории расселения славян в VII–XI вв., в том числе и в Волго-Окском междуречье.

Добавлю, что с топонимом Киев тесно соотнесен этноним поляне , область Куявы в Польше находится на восточной границе большого племени полян, а предполагаемая Куйаба на Нерли расположена в плодородном почти безлесом Ополье, или просто в Поле, как названа эта местность в летописях, используемых В. Н. Татищевым. Все это вполне соответствует значению польск. – укр. куява – «голое место среди лесов, крутой холм, пустое место». Если же принять возможность двойной – не только славянской, но и тюркской этимологии имени Киева (и одноименных пунктов), то это вполне соответствует предполагаемой Куябе на Нерли, где встречались купцы тюрков-болгар и славяно-скандинавской Руси (см. Кляшторный 2009).

Принятие Рюриком (или его сыном Игорем) около 870–895 гг. титула хакан, скорее всего, унаследованного от правящей династии первого русского протогосударства со столицей в Ладоге (либо вновь заимствованного у хазар?), сопровождалось появлением начертанного на монетах важнейшего символа новой династии – знака Рюриковичей в его древнейшем варианте двузубца. Существует мнение, что в 875–900-х гг., после прихода Рюрика, резко ослабли торговые связи с юго-востоком, с Хазарией и халифатом, поскольку русы были заняты «местными разборками». Падение притока арабских монет действительно имело место, но это было связано не с падением активности русов на юго-восточных путях, а с резким уменьшением в это время эмиссии дирхамов в халифате, а также временным отпадением от халифата в 864 г. Табаристана, через который и пролегали, по Ибн Хордадбеху, пути русов от Каспия к Багдаду. Вероятно, эти изъяны в торговых контактах русь времени Рюрика пыталась компенсировать новым способом: первым военным походом в Каспий и нападением на Абаскун в Табаристане во временном промежутке 864–884 гг. (Konovalova 2000: 399). По Нунану, «первый кризис серебра в Восточной Европе» закончился около 900 г., и после этого вновь усилился приток дирхамов, но уже из саманидской Средней Азии через Волжскую Булгарию (Noonan 1992; 2000). Однако значительный рост эмиссии серебряных монет в государстве Саманидов наблюдается уже с середины 890-х гг. [88] Благодарю Вяч. С. Кулешова за консультацию. , и поэтому рассказ об «острове русов» и их хакане, где говорится о торговле мехами за деньги, зашиваемые русами в пояса, о помещении монет в могилу, о торговле с Хазарией, скорее всего, соответствует реальности, имевшей место не ранее 895 г.

Именно к 890–900-м гг. относятся первые изображения двузубца на арабских монетах, на которые также наносятся изображения и надписи сакрально-воинского характера. К сожалению, в очень ценной статье Е. А. Мельниковой, где собраны знаки Рюриковичей на монетах, декларируется «преимущественная… связь монет с изображением двузубцев со Средним Поднепровьем» и утверждается, что двузубец «являлся знаком, принадлежащим киевскому князю» (Мельникова 1998: 176–181), но не отмечается, что древнейшие клады и монеты с этим знаком найдены за пределами Среднего Поднепровья.