Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2

Наличие греческой надписи и рун, характерных для салтовской культуры Подонья в Петергофском кладе (805 г.) и скандинавских рун в поволжских кладах (Угодичи, 813 г., Элмед, 821 г.) в сочетании с находками арабских монет (начиная со стройяруса I) и салтовских вещей (со стройяруса III) в ранних горизонтах Ладоги, говорит о том, что торговые пути по Дону и Волге в Черное и Каспийское моря были уже хорошо освоены ладожанами к началу IX в., причем важнейшую роль играл недооцениваемый донской путь (Мачинский 1984б; Булкин, Мачинский 1986; Мельникова, Никитин, Фомин 1984). Неясно, насколько использовался ими в это время путь по Ловати, Двине и Каспле (т. е. северная часть пути «из варяг в греки»); во всяком случае, сопки, напоминающие ранние ладожские (тип III), там имеются.

После исследований Г. Ф. Корзухиной, О. И. Давидан, А. Н. Кирпичникова, Г. С. Лебедева, Е. Н. Носова и других и после тщательных и результативных раскопок и исследований Е. А. Рябинина становится ясно, что уже в 750–840-х гг. ладожская культура соответствовала весьма развитому этносоциуму, а сама Ладога была протогородом. Широкое распространение пашенного земледелия (сначала пойменного, а потом и лесного перелога), сопряженного с развитием скотоводства, интенсификация бобрового промысла, торговые связи, достигавшие на западе низовьев Рейна, а на востоке – Прикамья, Передней и Средней Азии, существование ремесленных мастерских (кузнечно-ювелирная с акцентом на изготовление металлических деталей кораблей, стеклодельная, косторезная), высококачественное вооружение жителей – боевые топоры и импортные франкские мечи (Давидан 1964; 1980; Рябинин 1985: 48–75) – вот некоторые черты, характеризующие принципиально новый этап в социаль-но-экономической жизни Северо-Запада Руси. Наряду с этим, отметим чрезвычайно высокий уровень сакрализации жизни, выразившийся в сооружении огромных и трудоемких погребально-культовых сооружений (сопки, каменные круги). Правда, социальные различия не отразились еще в богатстве погребального инвентаря, однако, возможно, они обусловили (наряду с этническими) различия в тщательности и трудоемкости при сооружении разных погребальных памятников (сопок и грунтовых захоронений).

Наличие столь усложненной (для поздней стадии первобытного общества) производственной и торгово-даннической деятельности, а также идеологии предполагает и усложнение аппарата управления этим быстро развивающимся социальным организмом. С момента возникновения Ладоги управлявшие ею вожди должны были решать весьма сложные и многообразные задачи. Полагаем, что толчком, способствовавшим укреплению центральной власти, была военная опасность с запада, возросшая около 810 г., а с 820-х гг. – появление угров на торговых путях по Оке и Дону. Отражение этой ситуации мы видим в сообщении Бертинских анналов о прибытии в мае 839 г. к императору Людовику Благочестивому на Рейн возвращавшихся из Византии на родину послов хакана «народа рос»; окольный путь возвращения был обусловлен опасностью со стороны «свирепых и диких племен» (угров?). Мы убеждены, что возвращаться через Нижний Рейн из Константинополя в Киев (как полагают некоторые) было бессмысленно, в то время как путь из низовьев Рейна в Ладогу был уже проторен. Город Дорестад в низовьях Рейна, как явствует из данных археологии, с середины VIII в. был связан прямыми торговыми связями со Швецией и Ладогой, и с конца 830-х гг. его «держал» на правах вассала императора Рорик Ютландский, чье вероятное тождество с русским Рюриком, обоснованное еще в XIX в., подкреплено соображениями ряда исследователей (Крузе 1836; Ловмянский 1963; Рыбаков 1982: 297–299; Лебедев 1985: 214; Мачинский 1982: 20–24; 1984а: 15–18; 1984б; 1986: 27–29). Послы хакана «народа рос» при проверке оказались «свеонами», что опять же говорит о Северной Руси, так как для 830-х гг. присутствие заметной прослойки скандинавов в Киеве исключено, а в Ладоге они археологически улавливаются с 750-х гг. В определении этнического лица «народа рос» коррективы вносит отражающее реальность середины IX в. древнейшее арабское сообщение Ибн Хордадбеха о «русах», которые торгуют с халифатом через Хазарию и характеризуются как «вид славян», живущий «в отдаленнейших частях Славии». Сопоставление этих сообщений говорит о полиэтничности Северной Руси, о том, что правитель ее принял, в подражание хакану Хазарии, высокий титул «хакана» и отправил послов в Константинополь. Посылка посольства, возможно, отчасти вызвана опасностью со стороны угров с востока и викингов с запада, приведшей, по-видимому, позднее (пожар в Ладоге в начале 840-х гг. и усиление скандинавских элементов в ее культуре) к разгрому социальной верхушки первого севернорусского протогосударства. Во всяком случае, русское летописное предание не помнит почти ничего об этой первичной «руси» и начинает государственную историю с даней и насилий «варягов из-за моря». Однако и упоминание в письме Людовика Немецкого о «кагане норманнов» в 871 г., и арабское сообщение конца IX – начала X в. о хакане русов, живущих на лесистом и болотистом острове у озера (видимо, в Приильменье), и именование «великим каганом» князя Владимира, первоначально княжившего в Новгороде (в «Слове о Законе и Благодати»), – все говорит о том, что титулатура и торговая ориентация первых севернорусских правителей была воспринята и их политическими наследниками – князьями-рюриковичами, возглавившими, по данным летописей, второе севернорусское протогосударство с 860-х гг. (или, по Б. А. Рыбакову, около 870 г.; Рыбаков 1963: 162–173).

Весьма сложным представляется этнический состав волховского протогосударства. Как было показано в специальных работах, в Приладожье с IV в. н. э. фиксируется «чудь» (видимо, прибалтийские финны и саамы). Подробный рассказ ПВЛ о расселении восточных славян, и в частности словен ильменских, не называет побережья Волхова и озера Нево в числе земель, первично заселенных словенами. Анализ древнейшей версии легенды о призвании князей, сохранившейся, по А. А. Шахматову, в НПЛм, показывает, что в ней речь идет о «Новгородской волости», в пределах которой Рюрик «седе в Новегороде» у словен, а Синеус – «на Беле озере» у кривичей. Но поскольку Белоозеро никогда не входило в состав Новгородской земли, а версия НПЛм отличается выраженной «варяжской ориентацией», мы в специальной работе обратили внимание на то, что в скандинавской и западноевропейской традиции с XIII по XVII в. Ладожское озеро именовалось Белым озером (Давидан, Мачинская, Мачинский 1985; Мачинский 1986). Становится вероятным, что где-то у берегов Белого (Ладожского) озера (на Волхове и на Сяси) в пределах «Новгородской волости» выходцы из Скандинавии встретили продвинувшуюся на север группу кривичей, отколовшуюся от основного массива этой славяно-балтской этногруппы, занимавшей в VIII–X вв. верховья Днепра, Двины и Волги. В наиболее поздней версии «сказания о призвании» (3-я редакция ПВЛ, по А. А. Шахматову 1908), сохраненной в Ипатьевской летописи, три брата «придоша к словенам пьрвое и срубиша город Ладогу и седе старейший Ладозе Рюрик. По двою же лет <���…> прия Рюрик власть один и пришьд к Илмерю и сруби город и прозваша и Новьгород». Текст этот, по мнению А. А. Шахматова, возник после поездки автора последней редакции ПВЛ в 1114–1116 гг. в Ладогу, где он и услышал «ладожскую версию», противоречащую версиям НПЛм и первых редакций ПВЛ, по которым Рюрик сразу сел в созданном еще до его прихода Новгороде. В 1114–1116 гг. в Ладоге явно преобладали потомки «словен», что и позволило ладожанам и летописцу считать, что Рюрик пришел в Ладогу «к словенам». В любом случае текст говорит не о первичном расселении, а о ситуации после изгнания собиравших дань «заморских» варягов и междоусобий около 862 г. (или, по Б. А. Рыбакову, около 870 г.), когда Ладога действительно могла быть захвачена словенами.