Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2

В XIII в. в сферу военных действий между ладожанами и новгородцами, с одной стороны, и шведами и финским племенем емь – с другой, все более вовлекаются земли по обоим берегам Невы, причем центр этих действий постепенно смещается от истока Невы к ее устью, вплотную подходя к тем местам, где позднее возникнет Санкт-Петербург. При анализе письменных источников обнаруживается особая роль ладожан в противостоянии шведскому вторжению в приневские земли в 1240 г., завершившемуся знаменитой Невской битвой, в которой ладожане также составляли значительную часть русского войска. Не менее существенно участие ладожан в приостановке шведской агрессии в Приладожье в 1300 г., которая окончилась взятием и разрушением в 1301 г. построенной шведами крепости Ландскруны при впадении Охты в Неву.

В 1323 г. русские строят крепость на Ореховом острове у истока Невы и заключают «ореховецкий вечный мир» со шведами. Сооружение Ореховца отчасти лишает Ладогу функции военного форпоста. Одновременно увеличение осадки морских судов с XIV в. делает затруднительным их прохождение через невские Ивановские пороги, что уменьшает и роль Ладоги как «морских ворот».

Во время очередного наступления шведов в Приладожье в 1610–1617 гг. они строят на Неве, на месте разрушенной Ландскруны, крепость Ниеншанц, обрастающую городским посадом, и захватывает Ореховец, переименовывая его в Нотеборг.

В 1702 г. Ладога была базой, где концентрировались русские войска перед походом на Нотеборг (Орешек), взятие которого открывало путь вниз по Неве, что и привело к основанию в 1703 г. Петербурга. В 1704 г. Петр I перенес г. Ладогу ближе к Ладожскому озеру, где основал г. Новую Ладогу, и с этого момента и вплоть до настоящего времени древняя Ладога утратила статус города, превратилась в село и со временем стала именоваться Старой Ладогой. Видимо, Петр не ведал, что творит, не знал, что он лишает статуса города древнейшую столицу Руси, хотя можно предположить, что царь пожалел о своем решении, когда в 1713 г. ознакомился в Кенигсберге с Радзивилловским списком «Повести временных лет», с которого он велел сделать для себя копию и где он мог прочесть, что Рюрик первоначально «сел» в Ладоге.

Таким образом, столица Руси – России в 1703 г. вернулась почти на то же самое место, где она была еще 840 лет назад, только слегка сместившись поближе к морю. Ныне, в 2003 г., исполнилось 1250 лет непрерывной жизни Ладоги, и память о бурных событиях первоначальной истории Руси обрела некое иное, полное покоя, свободы и достоинства бытие в сохранившихся курганах и сопках, городищах и селищах, в их таинственном «культурном слое», в живущих особой жизнью пустующих, полуразрушенных или восстановленных храмах. И так естественно, что именно в этот год Ладога представлена выставкой в Государственном Эрмитаже, в самом центре своего юного потомка – Санкт-Петербурга, отмечающего свое 300-летие.

В 1988 г. появилась статья Д. А. Мачинского, в которой на базе анализа и сопоставления данных русских, скандинавских и византийских письменных источников, топонимики и археологии обосновывалась соотнесенность приладожской курганной культуры с этносоциальной и территориальной группой населения, именуемой колбяги/kylfingar/ κούλπιγγοι (Мачинский 1988). Это исследование впервые давало археологическую «плоть и кровь» ушедшему в небытие этносоциуму, просуществовавшему более трехсот лет и сыгравшему определенную роль в становлении Русского государства. За прошедшие годы не появилось ни одного серьезного отклика, ни одного системного подтверждения или отрицания, не говоря уже о дальнейшем развитии концепции. Особняком стоят работы Г. С. Лебедева, который сразу же – еще до публикации этого открытия – принял его как достоверность (Лебедев 1985: 216) [41] Краткая, но адекватная характеристика дана Г. С. Лебедевым населению этого района и в другой работе: «Южное Приладожье в летописную эпоху, видимо, занимали в западной [восточной, описка Г. С. Лебедева. – Д. М .] части (междуречье Сяси – Паши – Ояти) засвидетельствованные отечественными и иноземными письменными источниками „колбяги“, таинственный плод финноскандинавского синтеза [Мачинский 1989]» (Лебедев 2001: 32). Год статьи в ссылке Г. С. Лебедева указан неточно, правильно – [Мачинский 1988]. .

Остановлюсь лишь на отзыве о моей гипотезе в появившейся недавно статье о Юго-Восточном Приладожье. Отстаивая предложенный ранее В. А. Назаренко для населения этого района термин «приладожская чудь», авторы ее пишут: «Особенности развития, направленность культурных, экономических и политических связей при отсутствии в письменных источниках безусловных указаний на имя упомянутой общности позволяют условно называть ее приладожской чудью <���…>. Использование этого достаточно нейтрального этнонима призвано подчеркнуть исторически сложившуюся обособленность и отличие формирующейся в Приладожье народности <���…>. Существует и иная социально-культурная интерпретация этой общности, предлагаемая Д. А. Мачинским. Им предложен и другой термин для наименования этого населения – «колбяги» [Мачинский, Мачинская 1988]» (Назаренко, Селин 2001: 236).

К сожалению, основные положения этого текста дезориентируют читателя. Прежде всего в нем нет ссылки на какую-либо работу В. А. Назаренко, в которой была бы подробно и обстоятельно обоснована позволительность именования носителей приладожской курганной культуры «приладожской чудью» [42] Такой работы в действительности нет – хотя есть статья, у которой лишь название претендует на рассмотрение этого вопроса (Назаренко 1979). . В ссылке же на статью Д. А. Мачинского «[Мачинский, Мачинская 1988]» указана не та «базовая» работа, где достоверность его концепции подробно доказывается (Мачинский 1988), а другая, где о соотнесенности « колбяги ~ приладожская курганная культура» говорится лишь вкратце. Далее, интерпретация Мачинского – не «социально-культурная», а историческая, археологическая, топонимическая, этносоциальная и территориальная. Кроме того, термин «колбяги» не «предложен» Мачинским, а взят из многочисленных источников и давно вопиет о своей этносоциотерриториальной непривязанности. Наконец, этот «термин» – не просто «колбяги», а « колбяги/kylfingar/ κούλπιγγοι», т. е. засвидетельствован он в трех языках.