Райнхард Виттрам - История прибалтийских народов. От подданных Ливонского ордена до независимых государств

Правда, русский министр внутренних дел Валуев, чья мать была сестрой уже упоминавшегося Вильгельма Гамилькара фон Фелькерзама, пытался воспрепятствовать распространению трудов Самарина. Но надолго сделать это ему не удалось. Тем не менее на Самарина наложили дисциплинарное взыскание, выразившееся в том, что московский генерал-губернатор высказал ему недовольство императора относительно его сочинений [263] За публикацию в 1868–1876 гг. за границей отдельными выпусками книги «Окраины России», в которой автор осуждал немецкое дворянство за насильственную германизацию леттов и эстов, а русское правительство за потворство такой политике, Самарин получил выговор от императора Александра II. Наказаны были также и поддержавшие позицию Самарина журналисты И.С. Аксаков и М.Н. Катков. .

Переживая все эти нападки, немцы в Лифляндии почувствовали необходимость дать им отпор и внести ясность в происходящее. Но еще до того, как прибалтийские сословия смогли предпринять соответствующие шаги, в мае 1869 года в Дорпате появился «Лифляндский ответ господину Юрию Самарину» профессора русской истории Карла Ширрена, который как один из цензоров лично позаботился о разрешении выпуска в Прибалтике этой напечатанной в Лейпциге брошюры.

Особенностью этого «Ответа» являлось то, что в нем защищались и противопоставлялись современным принципам старомодные отношения, где предпочтение отдавалось временам Средневековья с его сословным правом, а не сегодняшнему дню господства государственного права. Казалось, что все говорило против остзейских провинций – и дух времени, и доводы разума, и сложившиеся властные отношения, и сам прогресс. И все же в историческом праве провинций заключалось высшее право, и тот, кто боролся за сохранение «капитуляций», защищал в новых политических условиях самобытное общинное право, само существование общины и своего края, выступая против нивелирующей и не считающейся с местными особенностями силы говорящего на другом языке современного великого государства.

В Лифляндии воспринимали это противоборство одновременно и как возобновление или продолжение борьбы с Востоком. И для оживления подобной исторической традиции немалый вклад внес преподаватель Дорпатского университета Ширрен. Его брошюра отражала мнение разных духовных сил – в чувстве собственного достоинства древних корпоративных законов отражалось правосознание, а во всем массовом и идеологическом – враждебные и абсолютно деформированные принципы необузданного «инстинкта» господствующей, фанатично настроенной «расы». В моральном же облике западнопротестантской культуры ощущался налет врожденного идеализма XVIII столетия. В то же время просматривалось и прозорливо отмеченное появление национального фанатизма – этого дремучего национализма, ожившего с новой силой в попытках защититься от нападок. По острой полемике, проникнутой духовностью и насмешками одновременно, отточенным фразам при приведении аргументов, строгости политической исповеди читатель и сегодня ощущает горячее дыхание политических страстей, придававших защите исторического прибалтийского права национальный пафос.

Некоторые строки «Лифляндского ответа» были принизаны прагматической силой. «Наши действия, бесспорно, направлены против вас, господин Самарин, и вам подобных, – писал Ширрен. – Выстоять – вот что является целью нашей политики. И если даже при этом мы потеряем доставшееся нам от наших отцов законное наследство, то, по крайней мере, это не будет означать, что мы его трусливо предали. А спасти честь – означает спасти все… А вопрос о том, имеет ли общность людей, не важно, большая она или маленькая, перед лицом политики и истории право на дальнейшее существование, решается, прежде всего, в такие времена, когда отказывает любая обыкновенная защита и привычные всем устои, и каждый оказывается предоставленным самому себе, опираясь на доставшееся ему от рождения право. Право, с которого начинается и к которому ведет любая культура. И это право заключается в том, чтобы не заставлять мучиться свою совесть. Это право на отвоевание себе места под солнцем».

Самоуправляемая территория – вот что составляло его жизненный принцип и понимание им «внутреннего нерва» Лифляндии и проживавших в ней немцев. «Мы вынесли из лихолетий столетий жизненный принцип, который пронизывает, воспитывает и поддерживает каждого здорового члена общества независимо от его происхождения, вероисповедания и сословной принадлежности, – писал он. – Вы можете назвать его самоуправлением, автономией или как вам будет угодно. Не важно, как он называется. Главное заключается в том, что он подразумевает. Вот в чем вопрос. Именно он образует крепкие сообщества, стремящиеся сохранить то, что имеют, не завидуя каждому, кто что-то для себя приобрел. Этот принцип не выносит ни принуждения к абсолютной тождественности, ни нечетко переписанного давления, противостоя всем неясным смешениям сил и интересов и требуя осознанного движения. Он строг, но не суров и ничего не хочет знать о подлой беспомощности, навязываемой ему сверху или сбоку, но не исходящей из него самого. Народ должен воспитываться в труде и мужественно вступать в свои зрелые годы. Все должно устремляться снизу вверх, оставаясь при этом свободным и верным, выставляя наружу малое и стремясь к великому».

Воздействие «Лифляндского ответа» на прибалтийских немцев было очень велико. «Большинство студентов Дорпатского университета, как и я, просидели тогда всю ночь, чтобы прочесть его», – отмечал позднее в своих записках немецкий историк Теодор Шиман (1847–1921). – Даже сегодня трудно передать, какое глубокое впечатление на нас он произвел». И это впечатление подтверждают свидетельства многих образованных людей того времени. То, что брошю ра вызвала настоящее восхищение, объясняется не только силой политического настроя, пронизывавшего и вдохновлявшего каждого ее читателя, но и высокохудожественной ценностью данного произведения, вооружившего всех знаниями злободневной полемики. И сегодня можно с уверенностью сказать, что данное произведение является одним из самых выдающихся политических памфлетов, написанных на немецком языке. Причем прошедшее время не умаляет его ценности.

Сегодня хорошо просматриваются и границы боевой позиции Ширрена. Поскольку она основывалась на старом земском праве, то была рассчитана на поборников исторического правового положения Прибалтики, в котором политическое и социальное верховенство немцев являлось делом само собой разумеющимся. В этом праве летты и эсты рассматривались лишь только как крестьяне, и оно защищало их, если они принимали «германско-протестантскую» культуру и существовавший в остзейских провинциях правопорядок. Поэтому для латышского и эстонского национального движения это правовое положение политической программой служить не могло.