Олег Кузнецов - Рыцарь Дикого поля. Князь Д. И. Вишневецкий

Сигизмунд II Август в вопросе о возвращении служилых людей князя Дмитрия Вишневецкого в польско-литовское королевство, проявлял значительную осторожность и принимал все меры к тому, чтобы его вынужденный союзник — крымский хан — как можно меньше знал об этом. Особые меры информационной безопасности были продиктованы еще и тем, что одновременно с казаками Д.И. Вишневецкого на польско-литовскую службу принимались еще и 24 так называемых «белгородских казака» из числа крымских татар, поименный список которых также приводится в заключительной части грамоты Сигизмунда II Августа князю Михаилу Вишневецкому от 5 сентября 1561 года. А поэтому необходимо было полностью исключить возможность встречи недавних противников в рядах одного войска, чтобы тем самым предотвратить возможную утечку «неудобной» информации к бахчисарайскому двору.

В сохранении этой тайны для короля Польского и великого князя Литовского был двойной резон: с одной стороны, он получал себе на службу закаленных в походах бойцов, способных с легкостью и биться в поле, и отбиваться в осаде, и самим штурмовать крепости, которые ему были столь необходимы в Прибалтике в свете сравнительно недавнего вступления польско-литовского государства в Ливонскую войну; с другой стороны, удаление пассионарной части днепровского казачества на прибалтийский театр военных действий объективно лишало полуоседлое население южно-литовских воеводств и староств вожаков, способных организовать и возглавить так называемые «зацепки» — грабительские набеги на окраинные владения Крымского ханства, что полностью соответствовало характеру формально мирных отношений между Бахчисараем и Вильно в то время. Параллельно решался и хозяйственный вопрос: люди князя Дмитрия Вишневецкого, уже имевшие опыт испомещения в Московском царстве, были ценным человеческим ресурсом для распространения фольварочной системы землевладения, основанной на «Уставе на волоки» 1557 года, на разоренные войной земли Лифляндии и Ливонии. Как и в Московском царстве, им пришлось не только оборонять эти земли от внешнего врага (на этот раз им были русские служилые люди), но и отчасти восстанавливать хозяйственную жизнь этих областей Великого княжества Литовского.

Кроме того, удаление значительной части служилых людей Д.И. Вишневецкого на гарнизонную службу в лифляндские и ливонские крепости объективно решало участь и самого князя: оставшись без своей сравнительно многочисленной феодальной дружины, он уже не мог претендовать на сколько-нибудь самостоятельную роль во внутренней и внешней политике польско-литовского государства. Более того, князь остался и без своего днепровского замка на острове Хортица, который к тому времени или был разрушен крымскими татарами, или пришел в негодность из-за многолетнего запустения. Возвращение в Речь Посполитую превратило князя из полководца, имевшего европейскую известность, в заурядного феодала средней руки, оставшегося без всяких перспектив на активное участие в государственной жизни своей страны. Такова была плата за беспринципность и двурушничество в отношении обоих своих сюзеренов, которые им обоим стали понятны очень скоро.

Принимая князя Д.И. Вишневецкого вновь к себе на службу, точнее — давая ему возможность проживать на территории польско-литовского государства, король Польский и великий князь Литовский, казалось бы, не просто амнистировал, а полностью реабилитировал князя, демонстративно представляя его демарш пятилетней давности в сторону Московского царства как заранее спланированную и успешную им осуществленную стратегическую разведывательную операцию по выявлению обороноспособности и военного потенциала эвентуального противника, т. е. Московского государства, и мотивируя свою милость к нему тем, что князь Дмитрий ходил к московскому царю не для чего иного, как для того, чтобы узнать «можности и справы неприятеля» и тем принести как можно большую пользу Речи Посполитой. Данный конспирологический сюжет представляется нам весьма правдоподобным, по крайней мере, в свете документов дипломатической и административной переписки верховной власти Великого княжества Литовского, касающейся замыслов московского царя закрепить военное присутствие своего государства в регионе Среднего Поднепровья путем возведения в конце 1550-х гг. острога по образцу Дедиловского, который стал бы там форпостом Московии и преградил бы путь набегам крымских татар на пограничные черниговские и путивльские земли по левому берегу Днепра (на его правом берегу аналогичные функции выполняли Черкассы и Канев).

Однако, справедливости ради, следует сказать, что помимо польско-литовских источников мы не встречаем упоминания об этих военно-стратегических и геополитических планах русского правительства «Избранной рады» ни в документах Московского, но в документах Бахчисарайского дворов. Более того, этот сюжет документально связан только с двумя известными историческими персонажами того времени — королем и великим князем Сигизмундом II Августом и князем Д.И. Вишневецким, хотя круг лиц, кому он был известен, был значительно шире. А поэтому он может рассматриваться двояко: или как, говоря современным языком, гениальная контрразведывательная операция по срыву военных планов Московского государства, осуществленная князем с высочайшего одобрения и согласия, или как масштабная дезинформация и даже мистификация все тем же князем своего монарха с целях прикрытия им своих честолюбивых планов по созданию в среднем течении Днепра за счет ряда пограничных воеводств Великого княжества Литовского, нейтральных земель Дикого поля и окрестностей пограничных крепостей Крымского ханства собственного полузависимого от Речи Посполитой государства. В любом случае, обе эти версии объясняют забвение имени князя официальной иерархией Речи Посполитой после 1561 года.

Впервые о существовании у Московского государства подобных планов военной экспансии или о выдуманном князем предположении об их наличии мы узнаем из недатированной грамоты (листа) Сигизмунда II Августа князю Д.И. Вишневецкому, содержание которой позволяет определить время ее составления концом весны 1557 года. Она содержит слова похвалы за доставление сведений о московских планах: «…маючи ведомость от тебя и зъ иншихъ украинъ о умысле князя великого Московского ку будованью замковъ пры Днепре, знаща где бы хотелъ будовати городы на нашомъ кгрунте…» [262] Прибавления к первому и второму тому Актов для истории Южной и Западной России // Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России, собранные и изданные Археографической комиссиею. Т. II. 1599–1637. № 130. С. 148. (имея известия от тебя и из других окраин о планах московского царя строить укрепления на Днепре, зная места, где те могли быть возведены на литовской земле — О.К .). Из текста этой монаршей корреспонденции мы узнаем, что информацию или собственные досужие домыслы об этих планах князь Дмитрий послал еще по осени 1556 года, что хронологически совпадает с двумя событиями: завершением строительства замка на острове Хортица и походом московских служилых людей под началом черниговского дьяка М.И. Ржевского под Ислам-Кермень и Очаков.