Олег Кузнецов - Рыцарь Дикого поля. Князь Д. И. Вишневецкий

Не имея формальных оснований и права в рамках феодальной юридической традиции того времени самостоятельно совершить карательный поход против своего строптивого и своевольного вассала, в верности которого он не был до конца уверен, король польский и великий князь литовский, фактически, предоставил карт-бланш на это крымскому хану. При этом он сохранял в своих руках все возможности манипулирования ситуацией: если бы князь Дмитрий убедил бы его в своей лояльности, то он оказал бы ему военно-техническую и материальную помощь для отражения похода крымских и турецких сил, но если такой уверенности у него не было (как это произошло на самом деле), предоставив крымчакам и их союзникам возможность свести старые счеты с давнишним врагом, сохранив при этом вид добродетельного монарха, не желающего собственноручно карать отступника и проливать в братоубийственной усобице кровь своих подданных (пусть лучше за него это сделают другие).

События 1558 года, когда русские служилые люди под началом князя Д.И. Вишневецкого передовым отрядом вновь заняли о. Хортицу, а арьергардом и базой снабжения расположились на Монастырском острове в 15-ти верстах вверх по течению Днепра, вновь на некоторое время придали актуальность вопросу о «московской крепости на Днепре». По крайней мере, Сигизмунд II Август не исключал возможной попытки исполнения уже самим князем Вишневецким реальных или им же придуманных и принятых царским правительством Избранной рады планов, на этот раз — за счет ресурсов Московского государства. Причем речь шла явно не об уже упоминавшемся русском «Псельском городке», существование которого из противников Московского государства не воспринимал всерьез, а о некой более конкретной для Речи Посполитой угрозе.

Об этом свидетельствует грамота короля польского и великого князя литовского от 6 мая 1559 года к панам радам Великого княжества Литовского «о новинахъ зъ Украины» (о новостях из порубежья с Диким полем — О.К .). Из этого послания мы узнаем, что «писалъ техъ часовъ до насъ справца воеводства Киевского князь Миколай Андреевичъ Збражский, поведаючы новины, которые тамъ подъ симъ часомъ на Вкраине деютъ, а звляща: ижъ князь великий Московский замокъ будовати хочетъ на врочищы Монастырищохъ межи замкомъ нашим Черкассы и островомъ Хортицой. Съ которогожъ мы листу его, до насъ о томъ писаного, для лепшого выразуменья и препись и тежъ листъ отъ старосты Черкаского пана Есифа Халецъкого, къ нему писаный, до васъ посылаемъ. Поразумеете, ваша милость, ижъ те новины сгождаються съ писаниемъ пословъ нашихъ зъ Москвы. А прото штобы ваша милость намовили и намъ здание и раду свою выписали, што ся въ томъ ваша милости видети будетъ: и естли тотъ неприятель будовати на нашом кгрунте восхочетъ, которымъ способомъ боронити, а не допускати того будованья на кгрунте нашомъ» [265] Прибавления к первому и второму тому Актов для истории Южной и Западной России // Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России, собранные и изданные Археографической комиссиею. Т. II. 1599–1637. № 134. С. 151. (Писал в ту пору нам управитель Киевского воеводств князь Николай Андреевич Збражский, поведав сведения, что сейчас делается на порубежье с Диким полем, а именно: московский царь замок собирается строить в урочище Монастырище между замком нашим Черкасским и островом Хортицей. С этого послания копию и донесение к нему старосты Черкасс пана Осипа Халецкого для лучшего уяснения [вопроса] вам посылаем. Подумайте, совпадают ли эти сведения с сообщениями послов из Москвы. А по итогам обсуждения совет нам напишите, что делать, если неприятель на нашей земле строить захочет, каким способом обороняться, чтобы не допустить строительства — О.К .).

Вполне очевидно, что никто из московских военачальников, действовавших в 1559 году на южном (поднепровском) театре военных действий, в отсутствие князя Д.И. Вишневецкого, посланного с войском под Азов, не смог бы реализовать этих планов, объективно не имея той поддержки от днепровских казаков, которой обладал сам князь. Как известно, воевода Ф.А. Адашев, который командовал в тот год группировкой московских служилых людей на Днепре, ограничился тогда очередным успешным набегом на владения Крымского ханства в Северном Причерноморье, не предпринимая попыток закрепить свой успех возведением каких-либо фортификационных сооружений (сделать это ему было не с кем и не из чего).

Следовательно, сведения, инициатором которых стал пан О. Халецкий, о возможном строительстве замка в урочище Монастырище были, скорее всего, спровоцированы членами семейного клана князей Вишневецких, лишившихся в результате ухода князя Дмитрия на московскую службу прежнего административного веса в среде феодальной знати Волыни. По крайней мере, в пользу этой версии свидетельствуют результаты действий, продиктованных Сигизмунду II Августу аристократией Великого княжества Литовского.

Во-первых, как мы уже знаем, на должность старосты Черкасского и Каневского практически сразу был назначен двоюродный брат князя Дмитрия князь Михаил Александрович Вишневецкий, сменивший на этом посту пана О. Халецкого и ставший основным переговорщиком о возвращении героя нашего повествования в земли польско-литовского государства. Иными словами, род князей Вишневецких вернул себе контроль над должностью старосты двух поветов как источником материального благосостояния, административного статуса и социального престижа в среде местных феодалов.

Во-вторых, был поднят вопрос об амнистии и полной реабилитации князя Дмитрия за государственную измену, выразившуюся в его переходе на службу московского царю Ивану IV Васильевичу в 1556 году, что опять же было на руку представителям этой княжеской фамилии.

В-третьих, на фоне всего сказанного выше закономерное подозрение у нас вызывает тот факт, что челобитную о возвращении в земли Великого княжества Литовского князь Дмитрий Вишневецкий отправляет Сигизмунду II Августу именно из урочища Монастырище, где по всем отложившимся в источниках сведениям «планировалось» строительство крепости Московского государства, что, в свою очередь, поднимает закономерный вопрос: а не были все эти действия звеньями одной цепи целенаправленного шантажа монарха Речи Посполитой князем и его родственниками? Мол, если не будет ему полного прощения, он все-таки построит замок…

Естественно, высказанные выше конспирологические предположения относятся к области схоластических рассуждений, но могут приниматься как версия, объясняющая взаимосвязь и последовательность развития событий с участием Д.И. Вишневецкого летом-осенью 1561 года. При этом становится очевидной схожесть образа действий князя, совершенных им в 1553 году под Очаковым и в 1561 году под Черкассами: в обоих случаях он с крупным военным отрядом приходил к границам ослабленного войной и связанным с ней разорением государства и «просил» просил власти приграничных областей о покровительстве ему самому и его людям. Что могло последовать в случае отказа, не трудно предположить: грабеж местного населения, захват пленных, угон скота, возможно, уничтожение слабо приспособленных к обороне фортификационных сооружений, скажем, Каневского замка и возвращение с «трофеями» в Московию с клятвенным уверением царя в своей верности и объяснением переговоров с двоюродными братьями «военной хитростью», позволившей усыпить бдительность противника. Факт того, что в случае успеха кампании в Среднем Поднепровье такие «объяснения» князя Д.И. Вишневецкого вполне устроили бы царя Ивана IV Васильевича, не вызывает сомнений, ведь «устроили» же они короля польского и великого князя литовского Сигизмунда II Августа.