Олег Кузнецов - Рыцарь Дикого поля. Князь Д. И. Вишневецкий

Царь Иван IV Васильевич оказался, пожалуй, единственным из восточноевропейских монархов, которым в разные годы служил князь Дмитрий Вишневецкий, отдавшим все необходимые церковно-религиозные почести памяти своего слуги и его сподвижников. И место вечного поминовения князя он выбрал не случайно: Новопечерский Свято-Успенский Свенский монастырь в Брянском уезде считался подворьем Киево-Печерской Лавры, а его главный храм Успения Пресвятой Богородицы был посвящен памяти первой жены царя Ивана IV Анастасии Романовны Захарьиной-Юрьевой. В результате князь Дмитрий был поминаем и при Рюриковичах, и при их преемниках на царском престоле…

Поминается его память и в наши дни монахинями восстановленного Новопечерского Свято-Успенского Свенского монастыря.

Жизнь и трагическая смерть князя Дмитрия Вишневецкого оказали огромное влияние на формирование мировоззрения малороссийского субэтноса, и особенно — той его части, которую во второй половине XIX столетия было принято именовать разночинной интеллигенцией. Именно в среде этого образованного, но лишенного сословных устоев слоя населения юго-запада европейской части Российской империи, входившего в состав Киевского генерал-губернаторства, зародилась идея украинской национальной самостийности, нуждавшаяся в апостолах сепаратистской идеологии — мучениках и легендарных героях «национально-освободительной борьбы» за формирование и существование местечковой квазигосударственности.

В результате многолетней субкультурной интеллектуальной селекции князь Дмитрий Иванович Вишневецкий был выдвинут в число основателей запорожского казачества, являющихся, согласно идеологии украинской национально-государственной самостийности, основоположниками украинского этноса.

Во введении к нашей работе мы уже говорили о том, каким образом в XIX столетии происходило постепенное «оказачивание» личности князя. Особую роль в этом процессе сыграли А.И Ригельман, Д.Н. Бантыш-Каменский и Н.А. Маркевич, с легкой руки которых образ князя стал ассоциироваться в общественном сознании просвещенной части населения юго-западных губерний Российской империи того времени с днепровским казачеством и его сословно-корпоративной организацией — королевским реестром, его полками и их антитезой — запорожским казачьим войском. Именно они провозгласили его «гетманом» запорожских казаков, которых во время жизни князя как самостоятельного социального явления еще не существовало, именно они впервые отождествили укрепления на острове Хортица, именуемые во всех делопроизводственных документах Великого княжества Литовского не иначе как «замком» (не «сечью» или «січью» и не «кошем») с более поздними местами концентрации представителей казачьей корпорации. Как представляется, сделали они это не намеренно, а скорее, в силу морфологической ограниченности терминологии исторической науки того времени.

По сути, они попытались описать своим современником понятным им обывательским языком (на уровне ретроспективного бытописания) события и социальные явления из жизни их предков, отстоящие от них вглубь веков на два с половиной и даже три столетия. Фактически, в трудах указанных авторов мы наблюдаем перенос понятий и понимания их содержания из более позднего времени в более раннюю историческую эпоху: для их слуха и сознания термин «гетман» был более привычным для обозначения предводителя днепровских казаков чем «староста Черкасский и Каневский».

Этот «сдвиг парадигмы сознания» был с их стороны скорее непроизвольным, чем осознанным, и носил скорее адаптивный, чем идеологический характер, чего нельзя сказать о малороссийских историках более позднего времени. Но именно это «упрощение» (если не сказать, примитивизация) места и роли личности князя Д.И. Вишневецкого в истории Поднепровья позволило в дальнейшем представителям националистически настроенной украинской профессуры последней трети XIX столетия превратить его в идола этнической самобытности украинцев и отца-основателя (чуть ли не апостола) их государственности.

Одним из ключевых аспектов идеологии украинской национально-государственной самостийности, заложником которой стал образ Д.И. Вишневецкого, является происхождения названия «Украина». Волей судеб имя князя спустя три столетия после его смерти оказалось вовлечено в процесс локализации территориального ядра, своего рода «сердца», современного одноименного национально-государственного образования. Сегодня не вызывает споров факт того, что во времена князя Дмитрия понятие «Украина» или «Вкраина» использовалось как в единственном, так и во множественном числе для обозначения совокупности порубежных земель Великого княжества Литовского с Диким полем, турецкими и крымско-татарскими владениями в Северном Причерноморье. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать приведенный практически в полном объеме в нашем исследовании лист (послание) Сигизмунда II Августа литовским панам радам от 6 мая 1559 года об угрозе строительства московскими служилыми людьми замка на Днепре [274] Прибавления к первому и второму тому Актов для истории Южной и Западной России // Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России, собранные и изданные Археографической комиссиею. Т. II. 1599–1637. № 134. С. 151. .

Фактически, мы можем с полным правом говорить о том, что понятие «Украина» уже в середине XVI века в Короне Польской и Великом княжестве Литовском, как составных частях федеративного польско-литовского государства, уже начало активно употребляться для обозначения некой территориальной общности, которую образовывали земли Киевского воеводства (включая Подолию и Волынь), отличительной чертой которой являлся специфический уклад хозяйственной жизни местного населения и его православное вероисповедание. Именно два этих фактора — «казакование» как форма бытия и ведения хозяйства, и Православие как религиозно-нравственное мировоззрение, — стали рассматриваться в исторической литературе XIX столетия как доминантные черты «малороссийского казацкого этноса» (по Н.А. Маркевичу) в противовес шляхетско-крестьянскому населению западных и северных поветов Великого княжества Литовского.

Личность Д.И. Вишневецкого объективно была наиболее яркой среди первых двух поколений старост на Волыни после прекращения существования там собственного княжества, вассального от польско-литовского государства. В отличие от прочих ранних предводителей днепровского казачества — П. Лянскоронского, Б. Претвича, Е. Дашковича, являвшихся представителями польской, а не литовско-русской шляхты, исповедывающими католичество, князь Дмитрий, будучи местным уроженцем и адептом православия, являл собой образ автохтонного лидера, своего рода «суть от сути народной». Поэтому не удивительно, что именно он в сознании малороссийской разночинной интеллигенции интуитивно был избран в качестве харизматичного основоположника украинского этноса, равно как и Богдан Хмельницкий в то же самое время стал считаться отцом-основателем украинской государственности, хотя ни тот, ни другой на самом деле таковыми не являлись.