Майкл Манн - Темная сторона демократии. Объяснение этнических чисток

В обстановке системного кризиса националистические движения, обсуждаемые в этой главе, шли по пути радикализации по мере того, как ослабевала или разрушалась государственность воюющих или покоренных стран. Их дальнейшая эволюция вполне вписывалась в тезис 5: распад на фракции и дальнейшая радикализация в условиях геополитического кризиса. Национал-коллаборанты разобрались в ситуации быстро: им надо было непременно заручиться поддержкой немецких нацистов ради достижения двух целей: создания или сохранения государственной самостоятельности и органического этнического единства внутри нации. Это была прямая дорога к геноциду, даже если национальный «средний класс» считал, что можно было обойтись более мягкими средствами.

Народная масса, демос, выделили из своей среды десятки тысяч рядовых исполнителей. Назовем их «геноцидным рабочим классом». Соучастники преступлений были выходцами из разных классов и социальных групп; всех их объединила доктрина насилия во имя идеи. В этой категории преобладали люди молодого возраста с военной или полицейской выучкой, с правыми или антикоммунистическими убеждениями. Некоторые из них проживали в пограничных районах, угрожаемых извне. Женщин среди военных преступников было очень мало. Но многие женщины одобряли кровавые расправы. Гросс (Gross, 2001) пишет, что именно такая реакция наблюдалась в польской деревне Едвабне (еврейский погром), но женщины редко присоединялись к толпе погромщиков. Пол и возраст жертв значения не имел. Женщины и дети разделяли судьбу мужчин, часто после изнасилования.

Доступ в «классовую структуру» геноцида был свободным, чего нельзя сказать о социальных классах. Карателями становились не случайные литовцы, украинцы, хорваты, это были добровольцы, сознательно сделавшие свой выбор и знавшие, что их ждет кровавая работа. Возможно, что рядовые исполнители вначале не понимали, с каким размахом немцы будут проводить геноцид. Но националистические вожди, полицейские власти, лагерные охранники должны были знать, что от них потребуют страшных и грязных дел.

Некоторые исполняли свои обязанности с наслаждением, другие действовали по принципу «закон суров, но это закон» – это были военные и полицейские, для которых порядок и повиновение приказу были нравственным императивом. Некоторые убежденные националисты, скрепя зубы, верили, что ради осуществления мечты – органической нации-государства – все средства хороши. Изначальные идеологические мотивы геноцида были общими и для «среднего», и для «рабочего класса» – ненависть к евреям, воинствующий антикоммунизм, органический национализм и всеобщее восхищение перед непобедимой Германией. Но очень многих привлекали и блага земные, карьера, наслаждение своею властью (вплоть до садизма), чувство иерархии и дисциплины, снимающее личную ответственность. Мотивы могли быть какие угодно, особенно в низшем звене исполнителей.

Многие просто присоединились к своим друзьям, старшим по возрасту, уважаемым местным элитам; многие благоговели перед немцами и Гитлером, ничего не зная о методах Третьего рейха; кто-то хотел надежной работы и хлеба насущного или просто грабежа собственности евреев или неевреев. Пособников и союзников Германии обуревали противоречивые желания, чего не скажешь об их немецких хозяевах. Эта жесткая структура столь же жестко карала и вероотступников. Освободиться, разорвать порочный круг было очень рискованным предприятием. Крысы начали бежать с тонущего корабля, когда союзники Германии поняли, что исход войны складывается не в их пользу. Лишь убежденные фашисты принципиально и открыто продолжали политику массовых уничтожений, когда это стало опасно и невыгодно геополитически (союзники по антигитлеровской коалиции ничего и никому прощать не собирались). Разорвать сложившиеся связи с Германией было трудно и марионеточным странам, и их вспомогательным войскам, действующим бок о бок с могучим вермахтом под его неусыпным контролем. Немцы обладали огромным политическим и военным потенциалом, чтобы принудить своих союзников к преступному пособничеству, – именно это сделало решение еврейского вопроса окончательным. Латыш Виктор Арайс был прав: дай им палец, всю руку откусят. Он и тысячи других добровольцев стали шестеренками в нацистской машине уничтожения. Суровая дисциплина (вкупе с ежедневной практикой убийств и ежедневным алкоголем) сковала их по рукам и ногам. Надо было обладать незаурядным мужеством, чтобы перестать быть палачом. Лишь в последние месяцы войны участились случаи дезертирства из карательных подразделений. В национальных коллаборационистских формированиях было больше отъявленных убийц, чем среди немецких карателей.

У немцев оказалось много Пособников, и на то есть весомые причины. Центральная и Восточная Европа имели давние традиции антисемитизма: в этом вопросе скрестились и христианская нетерпимость к чужой религии, и раздражение, которое вызывали евреи как эксплуататоры. Политика «окончательного решения» выстраивалась на историческом фундаменте, в основе которого была и религиозная, и экономическая составляющие. Многие ненавистники евреев верили в дикие небылицы, бывшие в ходу еще среди их бабушек и дедушек, и «жидобольшевизм» стал модернизированным мифом о евреях-похитителях детей. Убийцы-антисемиты старались легитимировать свои действия, апеллируя к воинствующему христианству и риторике освобождения от еврейского засилья. В XX веке эти две древние традиции прозвучали в современной аранжировке. Христианские церкви поддержали локальный органический национализм, который якобы мог разрешить социальные и иные противоречия. Протестантская, католическая и православная церкви воззвали к национальному духу верующих, к чувству этнической идентичности, отбрасывающей все чуждое как враждебное. Традиционная зависть к богатству и влиянию евреев выступила в новом идеологическом обрамлении: популистский национализм, страдающий как от западных плутократов, так и от восточных «жидоболь- шевиков». Религия и популизм повернули национализм в русло социального дарвинизма и фашизма.

Это укрепило веру в то, что евреи угрожают современной нации-государству. Космополитические иудеи практически во всех странах рассматривались как нечто враждебное. Лишь у болгар были истинные и сильные враги, которые оттеснили на задний план «еврейскую угрозу». Только хорваты имели независимость и еще одного, более опасного врага – именно сербы, а не евреи приняли на себя главный удар кровавых чисток. Нечто схожее мы видим в том, как румыны уничтожали украинцев; и все же главным врагом в Восточной и Центральной Европе оставались евреи.