Александр Чудинов - История Французской революции: пути познания

В отношении идей В. И. Ленина Ревуненков придерживался двойственного подхода. С одной стороны, он полностью принимал ленинскую концепцию революционно — демократической диктатуры и считал возможным экстраполировать ее на реалии Французской революции [294] Там же. С. 81, 97–99. . С другой — он не соглашался с Лениным в позитивной оценке якобинской диктатуры как «диктатуры трудящихся», считая, что такая оценка навеяна прочтением ранних, «незрелых» работ К. Маркса и Ф. Энгельса, а особенно влиянием «социал-реформистской историографии» [295] Там же. С. 95–96. , к которой Ревуненков относил Г. В. Плеханова, К. Каутского, Ж. Жореса, Г. Кунова и даже П. А. Кропоткина [296] Там же. Гл. 2. . По мнению Ревуненкова, «зачатком» революционно — демократической диктатуры «низших классов» в 1793–1794 гг. была «Санкюлотская демократия» секций и Коммуны Парижа.

Конвент же олицетворял собой «диктатуру буржуазии». Иными словами, во Франции имело место «двоевластие», схожее с тем, что установилось в России 1917 г., когда параллельно существовали Временное правительство и Советы. По мнению Ревуненкова, эту теоретическую схему полностью подтверждают факты, приведенные в диссертации Альбера Собуля [297] Там же. С. 137–147. .

Таким образом, Ревуненков выдвинул концепцию якобинской диктатуры, принципиально отличную от концепции «канонического» труда 1941 г. Его подход предполагал несколько меньшую зависимость от соответствующих оценок, высказанных классиками марксизма-ленинизма, чем могли позволить себе его предшественники. Это стало возможно благодаря установлению относительного свободомыслия в период идеологической Оттепели. Действительно, претензия на то, чтобы «очистить» идеи Ленина от «социал-реформистских» влияний, пусть даже в такой ограниченной области, как трактовка якобинской диктатуры, в сталинскую эпоху жесткого догматизма была бы чревата для автора трагическими последствиями.

Вместе с тем В. Г. Ревуненкову было столь же присуще идеологическое мессианство, как и его предшественникам. Он считал, что только его концепция является «истинно» марксистской, поскольку строится на положениях «зрелых» трудов Маркса и Энгельса, ленинском учении о революционно — демократической диктатуре и фактах, изученных историком-марксистом Собулем. Ну а поскольку в марксизме двух истин быть не могло, сторонников иных точек зрения Ревуненков обвинял в неспособности правильно понять идеи Маркса, Энгельса и Ленина. Его оценки большинства работ советских историков 1920 — 1930-х гг. носили резко негативный характер. Особенно много критики досталось академику Н. М. Лукину:

«Слабость концепции Лукина заключалась не только в том, что она мало соответствовала ленинской теории революционно — демократической диктатуры “низших” классов. Эта концепция еще меньше соответствовала историческим фактам» [298] Там же. С. 128. .

«Попытка Лукина доказать, что именно якобинская диктатура (по крайней мере на своем высшем этапе) являлась той специфической формой, в которой в ходе Великой французской революции сложилась революционно — демократическая диктатура “низших” классов, оказалась неудачной. Концепция Лукина не соответствовала существу [курсив автора. — Л. Ч .] ленинской теории революционно — демократической диктатуры “низов” и явно противоречила историческим фактам, говорившим о буржуазном характере якобинской диктатуры и ее политики по отношению к рабочим, в аграрном вопросе и т. д.» [299] Ревуненков В. Г. Марксизм и проблема якобинской диктатуры. С. 130.

С его коллегами ленинградский профессор тоже не деликатничал:

«В наибольшей степени идеализация якобинской диктатуры была свойственна, пожалуй, Ц. Фридлянду, который, приводя отдельные цитаты из произведений Ленина, но не давая себе труда проанализировать взгляды Ленина на якобинцев в их целом, в их развитии, начисто отрицал буржуазную природу якобинской диктатуры» [300] Там же. С. 124. .

Попало и ученикам Лукина, в первую очередь Манфреду:

«Разумеется, точка зрения Манфреда, который видел в якобинской диктатуре фактически диктатуру средней и мелкой буржуазии, лишь опиравшуюся на плебейские массы, но который тем не менее относил эту диктатуру к открытому Лениным особому типу народной революционной власти, т. е. к революционно — демократической диктатуре, еще меньше соответствовала существу взглядов Ленина» [301] Там же. С. 131. .

Впрочем, если в своей книге В. Г. Ревуненков задел Манфреда лишь походя, то год спустя в статье «Проблема якобинской диктатуры в новейших работах советских историков» он обрушился на него с персональными обвинениями в «неправильной» трактовке взглядов классиков марксизма:

«Манфред, как и Лукин, приводит в подтверждение своей оценки якобинской диктатуры немало произвольно толкуемых цитат из произведений классиков марксизма-ленинизма. Но он, как и Лукин, не проанализировал взгляды Маркса, Энгельса и Ленина на якобинцев и якобинскую диктатуру действительно исторически, т. е. в их развитии и в их связи с состоянием современной им исторической науки. Манфред оказался не в состоянии отделить принципиальные теоретические положения, которые великие основоположники марксизма-ленинизма сформулировали по коренным проблемам истории Великой французской революции и которые являются прочной методологической основой для конкретноисторических исследований, от тех их оценок и характеристик, которые были обусловлены лишь определенным уровнем изучения фактической истории этой революции» [302] Ревуненков В. Г . Проблема якобинской диктатуры в новейших работах советских историков // Проблемы всеобщей истории. Историографический сборник / под ред. В. Г. Ревуненкова. Л., 1967. С. 84 и далее. .

Выступление Ревуненкова произвело на современников ошеломляющее впечатление. Речь шла явно не о чисто научных разногласиях, поскольку ранее Ревуненков никогда не занимался проблемами Французской революции, а был известен как автор работ по Новой истории Германии и международных отношений XIX в. [303] О творческом пути этого историка см.: Евдокимова Н. П., Петрова А. А. В. Г. Ревуненков — ученый, человек, гражданин // Великая Французская революция, империя Наполеона и Европа. Материалы международной научной конференции, посвященной памяти профессора В. Г. Ревуненкова. СПб., 2006. С. 5 — 24. Тон полемики также выходил за рамки обычной академической дискуссии. По сути, ведущие советские историки Французской революции были обвинены в искажении идей классиков марксизма-ленинизма, то есть в ревизионизме, который и в 1960-е гг. оставался для правившей Коммунистической партии тяжким идеологическим преступлением. Естественно было предположить, что это выступление несет в себе некий скрытый смысл. Но какой?