Александр Чудинов - История Французской революции: пути познания

Любопытно, что сам В. Г. Ревуненков до конца жизни, а прожил он 93 года и умер в 2004 г., никогда публично не высказывался о мотивах, которыми он руководствовался, начиная указанную дискуссию. Едва ли можно принять всерьез его «признание» в одной из поздних бесед со своим учеником Сергеем Коротковым, что однажды он просто увидел в библиотеке книгу Собуля, открыл ее и испытал своего рода прозрение: то, «что писали советские историки о Французской революции, никуда не годится» [304] Цит. по: Коротков С. Я. Памяти В. Г. Ревуненкова // Французский ежегодник. 2005. М., 2005. С. 301. . Даже если и так, то это ничуть не объясняет тот пафос, который он придал своему выступлению. Поэтому нам сегодня приходится только догадываться об этих скрытых мотивах, опираясь на некоторые косвенные признаки.

Разбор теоретических «ошибок» оппонентов Ревуненков неизменно завершал упреком в том, что эти «ошибки» привели к «идеализации» и «канонизации» якобинской диктатуры в целом и Робеспьера в частности. Напротив, трактуя режим революционного правления как «буржуазную диктатуру», Ревуненков осуждал, с одной стороны, «перегибы и крайности» якобинского террора, с другой — правительственную централизацию, которой он противопоставил «прямую демократию» секций как «высший тип революционной власти» того времени. Такой подход имел явное сходство с предпринятыми после XX съезда КПСС попытками советских исследователей российской истории, с одной стороны, осудить «перегибы и крайности» сталинского режима, не ставя под сомнение легитимность революционного насилия в целом, с другой — подчеркнуть значение демократического потенциала диктатуры пролетариата.

В пользу предположения о том, что Ревуненков мог руководствоваться схожими мотивами, свидетельствует, на мой взгляд, его апелляция к книге историков — русистов Ю. Ф. Карякина и Е. Г. Плимака [305] Ревуненков В. Г. Проблема якобинской диктатуры в новейших работах советских историков… С. 89–92. . Ее авторы, тогда активные «шестидесятники», а 20 лет спустя — известные «прорабы Перестройки», обсуждая взгляды писателя XVIII в. А. Н. Радищева, достаточно определенно высказывались против попыток любых революционных властей «опираться на государственный террористический аппарат, а не на плебейские массовые организации» [306] Карякин Ю. Ф., Плимак Е. Г. Запретная мысль обретает свободу. 175 лет борьбы вокруг идейного наследия Радищева. М., 1966. С. 289. . Таким образом, можно с известной долей вероятности предположить, что критика Ревуненковым якобинской диктатуры несла в себе косвенное осуждение сталинского режима. Именно это, думаю, и определило полемический пафос выступления Ревуненкова: ведь в таком случае он вел речь уже не столько о далеких событиях почти двухвековой давности, сколько о совсем недавнем, еще кровоточившем, прошлом.

Однако лидеры профессиональной корпорации советских исследователей Французской революции, А. 3. Манфред и В. М. Далин, похоже, увидели в его выступлении совершенно иной смысл. Если для Ревуненкова, никогда в эту корпорацию не входившего, критикуемые им историки могли восприниматься всего лишь как авторы не приемлемых для него концепций, то для Манфреда и Далина это были хорошо знакомые люди, соученики по семинарам Лукина, коллеги, многие из которых стали жертвами сталинских репрессий.

Кроме того, в немалой степени реакцию Манфреда и Далина определило, думаю, и то, что многие из тех, кого Ревуненков фактически обвинил в ревизионизме, имели еврейскую национальность. Тогда еще совсем свежа была память о проходившей в конце 1940-х гг. кампании против «космополитизма» — одном из наиболее ярких проявлений государственного антисемитизма последних лет сталинского правления. Более того, во второй половине 1960-х гг. в связи с усиливавшимся еврейским движением за выезд в Израиль официальная пропаганда СССР развернула кампанию против сионизма, фактически имевшую антисемитский подтекст. Ее отголоски были слышны и в академической среде. Вот как об удушливой атмосфере тех лет вспоминает А. В. Гордон:

«Вторая половина 60-х была временем борения полярных тенденций: еще продолжались идейно — теоретические поиски «шестидесятников», но уже явственно проступали “родимые пятна” реакции, включая антисемитизм. <���…> Трюизмом сделались суждения о мутной волне низменных человеческих страстей, поднимаемой революционными событиями. Ради исторической справедливости и как очевидец должен заметить, что реакция, политическая или идеологическая, торжествующая или оппозиционная, на коллективном или индивидуальном уровне не отличается моральной чистотой. В 60-х реакция дышала личными обидами, статусной ущемленностью, подспудными ощущениями нереализованности и несостоятельности, а больше всего элементарной завистью. Типичный случай — отношение к моим научным руководителям. Манфред и Далин были не просто талантливыми людьми; их неординарность слишком выделялась по контрасту с незаметностью и тех, у кого таланта попросту не было, и тех, кто приучился скрывать его наличие» [307] Гордон А. В. Встречи с В. М. Далиным // Французский ежегодник. 2002: Историки Франции. К столетию В. М. Далина (1902–1985). М., 2002. С. 42–43. .

Неудивительно, что высказанные в весьма резкой форме идеологические обвинения Ревуненкова в адрес историков — евреев вполне могли быть восприняты Манфредом и Далиным как сигнал к началу соответствующей идеологической кампании в академической среде. Тем более что предыдущие «проработки» ученых нередко так и начинались — с критического выступления «человека со стороны», не известного в данной профессиональной корпорации. Например, последняя в жизни академика Е. В. Тарле «проработка» началась с письма в журнал «Большевик» никому в научной среде не ведомого директора музея «Бородинская панорама» С. Кожухова [308] Подробнее см.: Каганович Б. С. Евгений Викторович Тарле и Петербургская школа историков. СПб., 1995. С. 98–99. .

Думаю, именно подобная эвентуальная угроза в немалой степени обусловила тот жесткий тон, в котором Манфред и Далин ответили своему оппоненту. Правда, произошло это не сразу. Сначала Манфред опубликовал в журнале «Вопросы истории» статью, где, не упоминая Ревуненкова, фактически попытался опровергнуть его критику и доказать марксистскую ортодоксальность своей трактовки якобинской диктатуры [309] Манфред А. 3. О природе якобинской власти // Вопросы истории… 1969. № 5. .

Однако Ревуненков продолжил наступление, выпустив еще целую серию статей [310] Ревуненков В. Г. Марат и мелкобуржуазная революционность // Проблемы отечественной и всеобщей истории. Л., 1969; Он же. Санкюлоты и якобинцы // Новая и новейшая история. 1969. № 3; Он же. Новое в изучении Великой французской революции и взгляды В. И. Ленина // В. И. Ленин и историческая наука. Л., 1970. . И тогда Манфред с Далиным решили дать ему генеральное сражение в открытой дискуссии перед лицом всего профессионального сообщества советских историков Французской революции. Для этого в Институте всеобщей истории Академии наук СССР в 1970 г. был созван симпозиум по проблемам якобинской диктатуры. К участию пригласили всех ведущих советских специалистов по данной тематике. Однако Ревуненков на симпозиум не приехал, и его оппонентам пришлось вести с ним заочную полемику.