Александр Чудинов - История Французской революции: пути познания

Разумеется, говоря о советском франковедении, нельзя не упомянуть о большом вкладе отечественных историков — медиевистов С. Д. Сказкина, Б. Ф. Поршнева, А. Д. Люблинской и др. в изучение социальных конфликтов и политической борьбы во Франции эпохи абсолютизма. Однако, надо признать, история французских государственных учреждений Старого порядка в советской науке разрабатывалась крайне мало. Игнорируя исследования Ардашева и зарубежных «буржуазных» историков, советская историография Французской революции предлагала излишне упрощенную, но идеологически корректную интерпретацию той роли, что играла монархия накануне революционных событий.

Только в последние годы наши исследователи вновь обратились к изучению государственных институтов французского абсолютизма. В этой связи прежде всего хотелось бы отметить монографии Н. Е. Колосова и В. Н. Малова о бюрократии Старого порядка [417] Копосов Н. Е. Высшая бюрократия во Франции XVII века. Л., 1990; Малов В. Н. Ж. — Б. Кольбер. Абсолютистская бюрократия и французское общество. М., 1991. . Хотя обе они посвящены царствованию Людовика XIV — периоду достаточно далекому от Революции, — выводы авторов о закономерностях функционирования государственного аппарата французской монархии правомерны и для конца XVIII в. Определяющей особенностью развития французской государственности в XVII–XVIII вв. оба историка считают стремление монархии к освобождению от контроля традиционных институтов, в первую очередь — верховных судов, и к созданию централизованного административного аппарата (то есть собственно бюрократии), который позволил бы наиболее эффективно и безболезненно произвести модернизацию общества. Однако эти устремления монархии в полной мере так и не увенчались успехом. «…Новейшие исследования показывают, что было бы ошибкой преувеличивать степень “абсолютности” монархии Людовика XIV и ее разрыв с предшествующей традицией, как ошибочно было бы недооценивать и значение совершившегося в XVII в. перехода от раннего к зрелому абсолютизму. Абсолютизм Бурбонов до самого конца своего существования носил черты незавершенности, и, возможно, объяснением этому отчасти служит незавершенность вычленения высшей бюрократии, его непосредственной опоры, из среды магистратов верховных судов» [418] Копосов Н. Е. Указ. соч. С. 227. .

Именно неудача предпринятых монархами усилий реально, а не только в теории, сосредоточить в своих руках всю полноту государственной власти, значительная часть которой де-факто принадлежала традиционному аппарату судейских должностных лиц, и обусловила в дальнейшем крах всех попыток модернизации общества. Об этом свидетельствуют не только более чем скромные результаты преобразований, проводившихся Ж. Б. Кольбером в царствование Людовика XIV, но также история всех реформаторских начинаний, инициированных королевской властью в XVIII в. [419] Малов В. Н. Указ. соч. С. 206–209.

Проведенные в последнее время отечественными историками исследования Франции предреволюционного периода позволяют существенно скорректировать характерное для советской историографии представление о том, что именно абсолютизм представлял собою главное препятствие для модернизации страны. Напротив, инициативы по более справедливому перераспределению налогов и обложению привилегированных сословий, по ликвидации цехов и свободной торговле хлебом исходили именно от королевских министров Машо д’Арнувиля (1749), Тюрго (1776), Калонна (1786), Ломени де Бриенна (1787), однако не были осуществлены Из-за оппозиции традиционных государственных институтов и сословий, сломить которую правительству оказалось не по силам [420] См.: Берго И. Б. Парламенты и политическая борьба во Франции накануне Великой французской революции // Новая и новейшая история. 1988. № 6. С. 39–55; Она же. Парламентская оппозиция абсолютизму и попытки реформ в 1749–1776 годах // Французская революция XVIII века: экономика, политика, идеология. М., 1988. С. 37–59; Лебедева Е. И. Дворянство и налоговые привилегии накануне революции // Там же. С. 75–95; Она же. Собрания нотаблей кануна Великой французской революции и эволюция политических позиций дворянства // Французский ежегодник. 1985. М., 1987. С. 170–192. . Иначе говоря, если бы французский абсолютизм действительно обладал той «деспотической», самодержавной властью, которую ему приписывали революционные публицисты, а затем — некоторые историки, то целый ряд важнейших преобразований, произведенных Революцией, был бы, вероятно, осуществлен самой монархией намного раньше и гораздо менее болезненным путем.

Пожалуй, несколько преувеличенными следует признать и содержавшиеся в советской исторической литературе представления о репрессивном потенциале французской монархии Старого порядка. Так, например, Ревуненков утверждал:

«Король в гневе мог бросить в тюрьму кого угодно и держать его там десятки лет без суда, даже без предъявления обвинений (такова была судьба “Железной маски” — таинственного узника времен Людовика XIV)» [421] Ревуненков В. Г. Указ. соч. С. 39. Ср. характеристику Манфредом царствования Людовика XVI: «В годы его правления царил полный произвол» (Манфред А. 3. Великая французская революция… С. 22). .

В действительности же история Франции знает факты гораздо более достоверные и не менее красноречивые, чем пример полумифической «Железной маски». Некоторые из них были подробно проанализированы в российской историографии последнего времени. Так, в 1786 г., несмотря на недвусмысленно выраженное желание Людовика XVI добиться обвинительного приговора кардиналу де Рогану по делу об ожерелье королевы, Парижский парламент пошел наперекор воле монарха и оправдал подсудимого [422] Пименова Л. А. Дело об ожерелье Марии Антуанетты // Казус: индивидуальное и уникальное в истории. 1996. Вып. 1. М., 1997. С. 137–164. . А веком раньше, в 1664 г., самый могущественный из Бурбонов — Людовик XIV — не смог принудить им же самим назначенную Палату правосудия к вынесению смертного приговора бывшему сюринтенданту финансов Фуке, несмотря на то что судьи подвергались сильнейшему давлению со стороны правительства [423] См.: Малов В. Я. Указ. соч. Гл. 3. .

И даже знаменитый афоризм: «Государство — это я», на который нередко ссылаются в подтверждение тезиса о всесилии французских монархов [424] См., например: Ревуненков В. Г. Указ. соч. С. 37. , в действительности, учитывая контекст его появления, свидетельствует именно о том, что сама мысль о такой, ничем не ограниченной, власти была чужда политической традиции Старого порядка. Эти слова, коих Людовик XIV, по-видимому, не произносил [425] См.: Малов В. Н. Указ. соч. С. 215, прим. 45; Блюш Ф. Людовик XIV. М., 1998. С. 92–93. , ему приписали магистраты Парижского парламента, обратившиеся в 1655 г. к кардиналу Мазарини с жалобой на то, что 17-летний король в нарушение традиционной процедуры неожиданно явился на их заседание, дабы выразить им свое неудовольствие. Столь нелепая, по мнению современников, претензия на беспредельную власть, вложенная в уста юного монарха, должна была лишь подчеркнуть крайнее неприличие его поступка. Ведь неотъемлемым элементом доктрины французского абсолютизма было признание государем «совершенно конкретных ограничений его власти традиционными правами и привилегиями корпораций, т. е. разнообразных формальных групп подданных» [426] Копосов Н. Е. Абсолютная монархия во Франции // Вопросы истории. 1989. № 1. С. 44. .