Александр Чудинов - История Французской революции: пути познания

Хотя большинство депутатов — предпринимателей в целом разделяли либеральный курс Собрания (59, по неофициальной оценке современников, принадлежали к «левой»), поддержка ими «левого» большинства была далеко не единодушной. Имеющиеся в нашем распоряжении данные по двум голосованиям дают, например, такую картину: 20 сентября 1790 г. из 69 депутатов данной категории, голосовавших по вопросу о выпуске ассигнатов, 46 вотировали с «левыми» за эмиссию, 23 с «правыми» — против; 4 мая 1791 г. из 62 голосовавших по вопросу о присоединении Авиньона 35 выступили вместе с «левыми» за присоединение, 22 с «правыми» — против, 5 воздержались.

Характерна и последующая судьба депутатов — предпринимателей. Из 88 доживших до завершения работы Учредительного собрания (6 умерли еще в 1789–1791 гг.) почти треть (28) в дальнейшем серьезно пострадала от революции: 3 обанкротились, 3 были вынуждены эмигрировать, 22 подверглись преследованиям в период Террора (в том числе 4 были казнены, 13 арестованы). Все эти факты не могут не подвести к мысли, что если Французская революция и имела «гегемона», то им едва ли была капиталистическая буржуазия.

Огромный материал, накопленный за последние десятилетия в области экономической истории, заставляет по — новому взглянуть и на вопрос о связи революционных событий конца XVIII в. с дальнейшим развитием капитализма во Франции. Сегодня, пожалуй, может показаться излишне оптимистичным вывод, еще сравнительно недавно разделявшийся многими отечественными историками, о том, что Революция дала «самый мощный импульс формированию новой социально — экономической системы — системы капитализма» [442] Ревуненков В. Г. Указ. соч. С. 505. . И дело здесь не только в том, что торгово-промышленные круги французского общества оказались одной из наиболее пострадавших от Революции сторон. Да, мы помним, что посягательства на крупную собственность были неотъемлемым атрибутом массовых волнений революционной эпохи уже с самого ее начала (например, «дело Ревельона»). И что «негоциантизм» в эпоху Террора действительно рассматривался как вполне достаточный повод для преследований, которым в качестве «спекулянтов» (accapareurs) подверглись многие предприниматели. И что война в самом деле катастрофически подорвала бурно развивавшуюся накануне Революции заморскую торговлю. И все же, как показал в своем фундаментальном исследовании А. В. Адо, происшедшее в ходе Революции перераспределение земельной собственности в пользу крестьянства имело гораздо более долгосрочные последствия для развития капитализма во Франции, нежели все вышеперечисленные факторы [443] См.: Адо А. В. Крестьяне и Великая французская революция… С. 356–359. . В отсутствие статистических цифр по Франции в целом наиболее показательными в данном отношении до сих пор остаются результаты исследования Ж. Лефевра по департаменту Нор, где с 1789 по 1802 г. доля крестьян в общем объеме земельной собственности выросла с 30 до 42 % (+40 %), буржуазии — с 16 до 28 % (+75 %), тогда как доля дворянства сократилась с 22 до 12 % (-45 %), а духовенства — с 20 % до 0 [444] См.: Там же. С. 358. .

Передел земли в пользу мелких собственников и связанное с ним упрочение традиционных форм крестьянского хозяйства оказали во многом определяющее влияние на темпы и специфику промышленного переворота во Франции XIX в. «Шедшая в этот период парцелляция земельной собственности в сочетании с сохранением традиционных общинных институтов вела к тому, что даже обнищавший крестьянин имел возможность не покидать деревню, обладая клочком земли и обращаясь к общинным угодьям и правам пользования. Это усиливало аграрное перенаселение, задерживало отлив бедноты в города и создавало в деревнях громадный резерв рабочей силы, остро нуждавшейся в дополнительном заработке. Тем самым продлевалась во времени относительная стойкость «доиндустриальных» (ремесленных и мануфактурных) форм промышленного производства, прибыльность которых обеспечивалась использованием дешевого труда деревенской бедноты, а не модернизацией с применением машин и новой технологии. Агротехническая перестройка также шла замедленно, черты традиционной системы ведения хозяйства обнаруживали большую живучесть…» [445] Там же. С. 365. Данный вывод об относительно невысоком уровне агрикультуры в хозяйствах новых владельцев земли подтверждается статистическими сведениями, собранными французским аграрным историком Ж. К. Тутэном, которые свидетельствуют о резком падении урожайности большинства зерновых в послереволюционный период. Так, по сравнению с 1781–1790 гг. среднестатистическая урожайность зерновых в 1815–1824 гг. снизилась с 8 до 7,5 центнера с гектара; пшеницы — с 11,5 до 8,24; ржи — с 8 до 6,5; ячменя — с 11 до 8,4 [446] Toutain J. С. Le produit de l’agriculture française de 1700 à 1958: 1. Estimation du produit au XVIII e siècle. P., 1961. Р. 74. .

Одним из важнейших факторов, затруднявших проведение во Франции промышленной революции и аграрного переворота, стал «инвестиционный голод». Кризис промышленности и торговли, порожденный Французской революцией и войной, вызвал переориентацию владельцев капиталов на спекулятивные операции с недвижимостью, получившие широкий размах в результате массовой распродажи национальных имуществ. Как показал в ряде своих работ об экономических последствиях революции А. В. Ревякин, «важным признаком преобладания торгового капитала в начале XIX в. был заметный рост вложений буржуазии в недвижимую собственность в ущерб инвестициям. Такого рода непроизводительные вложения привлекали буржуазию не только своей “надежностью”, что в условиях политической и военной нестабильности было немаловажным мотивом поведения, но и высоким общественным престижем, которым пользовались крупные землевладельцы. Стремясь приспособиться к общественным отношениям, в основе которых лежала собственность на землю как главное средство производства, торговый капитал проявлял свою неспособность к их коренному преобразованию» [447] Ревякин A. В. Буржуазия после Французской революции (первая половина XIX в.) // Буржуазия и Великая французская революция… С. 150. . И хотя капитализм во Франции развивался, несмотря на все сложности и неблагоприятные обстоятельства, причинно-следственная связь этого процесса с революционными событиями конца XVIII в. выглядит сегодня уже не столь бесспорной, как это казалось сравнительно недавно. Более того, значительное и все более усугублявшееся на протяжении первой половины XIX в. экономическое отставание Франции от Англии, а во второй половине столетия — и от Германии, заставляет серьезно задуматься над тем, происходило ли развитие французского капитализма «благодаря революции» или же «несмотря на нее».