Александр Чудинов - История Французской революции: пути познания

Столь высокий уровень международной интеграции был достигнут благодаря не только бесспорным научным талантам представителей «русской школы», но и условиям работы университетской профессуры в дореволюционной России. Продолжительные поездки ученых за рубеж для работы в местных архивах носили регулярный характер. Работы Н. И. Кареева, И. В. Лучицкого, П. Н. Ардашева и других российских ученых того времени написаны на основе первоклассного архивного материала, что обеспечивает их востребованность и в наши дни.

Еще одной важной чертой «русской школы» была творческая свобода — идейный и методологический плюрализм. Ее представители варьировали разные методы и подходы в своих трудах, следуя исключительно собственным вкусам и предпочтениям. И если в сфере популяризации исторических знаний российские ученые все же испытывали определенное давление со стороны «передового» общественного мнения, лелеявшего «культ» Французской революции как предвестия будущей судьбы России [537] Подробнее см.: Чудинов А. В. Французская революция: история и мифы. М., 2007. Ч. I. Гл. 1. , то в области научных изысканий они могли руководствоваться только своими представлениями о должном.

А вот пришедшая на смену «русской школе» советская историография Французской революции по всем этим аспектам являла собой полную противоположность своей предшественнице.

Первые советские историки и помыслить не могли о таких возможностях работы за рубежом, какие имели до 1917 г. ученые «русской школы». С установлением в России диктатуры пролетариата «железный занавес» опустился всерьез и надолго. В конце 1920-х он чуть — чуть было приподнялся и некоторые советские исследователи Французской революции сумели провести месяц — другой в изучаемой стране, но с началом печально известного «Академического дела» вновь опустился на долгие тридцать лет. В отсутствие доступа к зарубежным архивохранилищам нашим историкам приходилось «опираться на собственные силы», разрабатывая те фонды французских исторических документов, что ранее осели в России. И здесь специалистам по истории Старого порядка повезло гораздо больше, чем исследователям Революции. Первые уже в 1930-е гг. получили доступ к коллекциям документов Сегье и Ламуаньона, архиву Бастилии и другим богатейшим фондам, в разное время и разными путями попавшими в нашу страну. Именно на основе этих первоклассных источников и были написаны известные труды Б. Ф. Поршнева, А. Д. Люблинской, В. В. Бирюковича, ни в чем не уступавшие по своему уровню работам зарубежных коллег.

Исследователям же Французской революции пришлось довольно туго: количество и объем находившихся в СССР фондов по их тематике не шли ни в какое сравнение с собраниями источников по истории Старого порядка. И даже те документы, что приобрел в 1920-е гг. Д. Б. Рязанов для Института Маркса и Энгельса, в частности большие личные фонды Гракха Бабёфа и Марка — Антуана Жюльена, были недоступны для отечественных историков вплоть до периода Оттепели. Неудивительно, что появившиеся в СССР 1920 — 1930-х гг. многочисленные работы по Французской революции оказались вне основного русла развития мировой историографии. За рубежом практически не знали о происходившем по ту сторону «железного занавеса», а если и узнавали, то не слишком впечатлялись сочинениями, которые в большинстве своем предлагали марксистско-ленинское «переосмысление» вышедших на Западе исследований. Впрочем, по счастью, бывали исключения из правила. Так, в конце 1950-х — начале 1960-х гг. среди западных историков левого толка наблюдался всплеск самого живого интереса к опубликованным еще в 1920-е гг. работам Я. М. Захера о «бешеных», которые ленинградский ученый написал на основе скопированных во Франции редких изданий периода Революции. Такой интерес был обусловлен как высоким научным уровнем этих трудов, так и трагической судьбой их автора, многие годы проведшего в лагерях [538] 2014. . К сожалению, со сменой научной моды и поколений исследователей о нем потом опять подзабыли.

В 1950-е гг. Оттепель внесла существенные коррективы в положение отечественных историков Французской революции, благодаря чему творчество некоторых из них нашло отклик и за рубежом. Вновь приоткрылась калитка в «железном занавесе», и за границу стали выпускать наиболее «идеологически выдержанных» представителей советской науки, что позволило им установить личные контакты с иностранными коллегами, участвовать в конференциях и работать в зарубежных архивах. Разумеется, те, кто попал в ограниченное число «выездных», имели несравнимо больше возможностей познакомить мировое научное сообщество с результатами своих исследований, чем «невыездные». Широчайшее международное признание Б. Ф. Поршнева, который, как полагают сами французы, «открыл» для них социальную историю Франции XVII в. [539] Подробнее см.: Берсе И. М. Размышления о том, как пишется история // Французский ежегодник. 2007. , отчасти связано с тем, что он одним из первых советских историков получил статус «выездного». Напротив, его постоянный оппонент А. Д. Люблинская, не раз обвинявшая Поршнева в излишне произвольной трактовке источников [540] См.: Кондратьев С. В., Кондратьева Т. Н. Наука «убеждать», или споры советских историков о французском абсолютизме и классовой борьбе (20-е — начало 50-х гг. XX века). Тюмень, 2003. , не имела в силу своего «сомнительного» социального происхождения (дочь священника!) таких же, как он, возможностей для выезда за рубеж, а потому ее труды, тоже построенные на широкой базе архивных источников, во Франции практически не известны.

Вместе с тем совершенно очевидно, что поездки в иную страну на неделю — другую и даже на месяц тогда было совершенно не достаточно для того, чтобы собрать материал для монографического исследования. Это сегодня, в век цифровых технологий, когда в большинстве французских архивов и библиотек разрешено бесплатное фотографирование, можно за месяц интенсивной работы отснять 20–30 тыс. копий документов или книжных страниц и по возвращении, не спеша, изучать их на своем компьютере. А тогда исследователям приходилось читать тексты на месте, делая от руки выписки. Техническое копирование (ксероксы, микрофильмы, микрофиши) было платным и малодоступным для советских ученых, учитывая скромные суммы их командировочных. В таких условиях производительность труда, даже на пределе усилий, была относительно невысокой. О комплексном же исследовании обширных архивных фондов и речи не заходило. Поэтому обычно все сводилось к выборочному цитированию архивных документов, позволявшему украсить работу, но отнюдь не обеспечить ей полноценную основу.